Амеде Ашар - В огонь и в воду
— Онъ поклялся графинѣ, что она тебя ослѣпила своей красотой, и что ты сейчасъ вотъ испустишь духъ, если она не позволитъ тебѣ обожать ее вблизи.
— Нашелъ дурака!
— Глупо, мой бѣдный Гуго, непроходимо глупо! Графинѣ ужь просто надоѣли всѣ эти ослѣпленія: вѣдь она давно знаетъ, что она — свѣтило и что лучи ея глазъ жгутъ на смерть бѣдныхъ смертныхъ! Всѣ придворные поэты клянутся ей въ этомъ великолѣпными риѳмами и тысячи просителей давно ужь это доказали ей окончательно. Знаешь-ли, что она мнѣ говорила сегодня утромъ?
— Тебѣ?
— Мнѣ, Брискеттѣ.
— Вотъ забавно!
— Слушай прежде, а удивляться можешь послѣ. Ахъ, моя милая! говорила она мнѣ, какая скука! какой-то кузенъ изъ Арманьяка хочетъ представить мнѣ какого-то провинціала, своего друга… Что тутъ дѣлать?
— А ты что отвѣчала?
— Надо прогнать его, графиня, и немедленно… Провинціалъ? у насъ и безъ того ихъ довольно!
— Что?
— А потомъ я прибавила равнодушнымъ тономъ: а какъ его зовутъ, этого провинціала, которымъ васъ хотятъ наградить, графиня?
— Графъ де Монтестрюкъ, кажется, отвѣчала она.
— Ахъ, графиня! вскричала я, сложивъ руки, избави васъ Богъ когда-нибудь принимать его! Совсѣмъ нехорошій человѣкъ, — влюбленный, который только дѣлаетъ, что вздыхаетъ и сочиняетъ сонеты для своей красавицы!
— Ба! произнесла она.
— А я продолжала все настоятельнѣй: рыцарь Круглаго Стола, графиня, герой вѣрности!
— Что ты говоришь, Брискетта? вскричала она.
— Истину, графиня, святую истину; хоть бы всѣ принцессы, хоть бы сами императрицы осаждали его самыми сладкими улыбками, онъ на все будетъ отвѣчать однѣми дерзостями. Да и не знаю, право, даже замѣтитъ-ли онъ еще эти улыбки?
— Значитъ, просто — самъ Амадисъ Гальскій?
— Почти что такъ. Ахъ! не онъ обманетъ когда-нибудь ту, кого любитъ!… Онъ сочтетъ за измѣну обратиться съ самой невинной любезностью къ другой женщинѣ!…
— А извѣстно, кого онъ любитъ?… спросила она съ легкимъ. оттѣнкомъ неудовольствія.
— Едва развѣ подозрѣваютъ… глубочайшая тайна!… Герцогиня де Креки, де Сент-Альбанъ, де ла Ферте, де Ледитьеръ, де Шонъ, де Субизъ… и сколько другихъ еще!… самыя хорошенькія герцогини пробовали отвлечь его отъ божества… Все напрасно, всѣ труды ихъ пропали даромъ!..
— Богъ знаетъ, что ты выдумываешь, Брискетта! сказалъ Гуго.
— Подожди! ты увидишь, что наши знатныя дамы совсѣмъ не такъ глупы!… Какъ только я кончила эту тираду — а ужь сколько увлеченія, сколько огня я въ нее положила, еслибъ ты слышалъ! — графиня де Суассонъ нагнулась къ зеркалу…
— Послѣ твоихъ разсказовъ, мнѣ почти хочется узнать его… человѣкъ, такъ искренно влюбленный и сохраняющій такую вѣрность той, кого любитъ… вѣдь это большая рѣдкость!… я, пожалуй, прійму этого оригинала…
— А я именно на это и разсчитывала, Гуго… Развѣ когда-нибудь женщина могла устоять противъ любопытства, да еще когда затронуто ея самолюбіе?
— А когда жь, ты думаешь, прекрасная графиня дастъ мнѣ аудіенцію? спросилъ Гуго, который не могъ удержаться отъ смѣха.
— О! навѣрное скоро; завтра, сегодня же вечеромъ, можетъ быть.
— Ба! ты думаешь?
— Она попалась на удочку, говорю я тебѣ! Пропади мое имя Брискетты, если ее не мучитъ ужь нетерпѣніе испытать силу своихъ прелестей надъ твоей неприступностью…
Брискетта подвинула свое хорошенькое личико на вершокъ отъ лица Гуго.
— Сознайся самъ, продолжала она, что для такой неопытной дѣвушки я, право, недурно вела твои дѣла.
— Сознаюсь охотно.
— Но теперь, не выдай же меня, ради Бога! Постарайся особенно получше разъиграть роль влюбленнаго.
— Это мнѣ будетъ тѣмъ легче, возразилъ Гуго съ глубокимъ вздохомъ, что ничто не заставитъ меня забыть ту образъ которой наполняетъ мое сердце!
— Что такое?
— Я говорю, что мнѣ стоитъ только говорить просто, непринужденно, чтобъ оставаться вѣрнымъ своей роли… Да! твоя рекомендація очень облегчаетъ мнѣ эту роль!
— Ты, влюбленъ — искренно?
— Увы! да.
— А! измѣнникъ! И ты ничего не говорилъ объ этомъ?
— Но судя по тому, какъ ты объ этомъ говорила, я думалъ, что ты и сама знаешь…
— А кого это, позвольте узнать, вы такъ пламенно обожаете?
— Графиню де Монлюсонъ.
— Крестницу короля! Чортъ возьми! графъ де Монтестрюкъ, вы таки высоко цѣлите!
— Я только послушался твоего совѣта, Брискетта.
— Въ самомъ дѣлѣ, такъ, продолжала она, разсмѣявшись; прости мнѣ минуту неудовольствія при вѣсти, что у тебя въ сердцѣ ужь не я! Но теперь, когда ея сіятельство обергофмейстерина королевы въ такомъ именно расположеніи духа, въ какое мнѣ хотѣлось принести ее, смотри — не поддавайся, ради Бога! стой крѣпко!
— Противъ чего?
— Какъ! такъ молодъ еще, а еще при дворѣ!… Но, дружокъ мой, вѣдь ты запретный плодъ для Олимпіи!… понимаешь? Что ты такое, въ эту минуту, какъ не яблоко о двухъ ногахъ и безъ перьевъ. Зазѣвайся только… и тебя съѣдятъ живымъ.
— Ты меня пугаешь — и для этого-то ты такъ проворно взялась пронести меня въ рай?
— Иди теперь и да руководитъ тобой самъ дьяволъ!
Брискетта хотѣла уйдти; Гуго удержалъ ее и спросилъ:
— Ты забыла мнѣ сказать, что ты здѣсь дѣлаешь и чѣмъ ты считаешься при графинѣ де Суассонъ?
Брискетта встала и отвѣчала важнымъ тономъ:
— Я состою при особѣ ея сіятельства… Ты имѣешь честь видить гередъ собой ея первую горничную… ея довѣренную горничную…
И, присѣвши низко, продолжала:
— Къ вашимъ услугамъ, графъ!
Все устроилось, какъ говорила Брискетта.
Она передала Гуго записку, которой его извѣщали, что онъ будетъ принятъ въ тотъ тотъ же вечеръ на игрѣ у королевы, гдѣ онъ будетъ имѣть честь представиться обергофмейстеринѣ ея величества. Маркизъ де Сент-Эллисъ долженъ былъ только позвать его. Остальное пойдетъ само собой.
Въ назначенный часъ Монтестрюкъ явился на пріемъ у королевы. Сперва онъ преклонился по всѣмъ правиламъ придворнаго этикета передъ ея королевскимъ величествомъ, а вслѣдъ затѣмъ маркизъ де Сент-Эллисъ подвелъ его къ обергофмейстеринѣ.
— Графъ де Шаржполь желаетъ имѣть честь быть вамъ представленнымъ, графиня, сказалъ онъ.
Графиня де Суассонъ подняла глаза, между тѣмъ какъ Гуго кланялся ей. На ея лицѣ отразилось удивленіе. На минуту она было смѣшалась, но тотчасъ же оправилась и сказала ему:
— Очень рада вашему появленію при дворѣ и надѣюсь, что вы встрѣтите здѣсь достойный вамъ пріемъ…
— Я ужь встрѣтилъ его, потому что графиня де Суассонъ такъ снисходительно дозволила мнѣ имѣть имѣть честь быть ей представленнымъ.
