Рафаэль Сабатини - МОРСКОЙ ЯСТРЕБ
Улыбка Сакр аль-Бара приободрила молодую женщину, и с её губ сорвался вопрос, который давно тяжким грузом лежал у неё на сердце.
— Что теперь с нами будет? — спросила она и умоляюще протянула к нему руки.
— Теперь, — спокойно сказал он, — будем благодарны за то, что вы освободились из помещения, равно неудобного и унизительного для вашего достоинства. Позвольте проводить вас в каюту, где вы уже давно могли бы расположиться, если бы не приход Асада. Идёмте.
И он сделал жест рукой, приглашая её подняться на ют.
Розамунда невольно отшатнулась, увидев под навесом Асада, Марзака и офицеров свиты.
— Идёмте, — повторил корсар. — Вам нечего бояться. Держитесь смело. Пока что у нас, как в шахматах, — шах королю.
— Нечего бояться? — переспросила удивлённая Розамунда.
— Сейчас нечего, — твёрдо повторил Сакр аль-Бар. — Ну а на будущее нам надо принять какое-нибудь решение. И, уверяю вас, страх в таком деле — далеко не лучший советчик.
— Я не боюсь, — холодно ответила Розамунда, задетая несправедливым упрёком. И хоть лицо её было по-прежнему бледно, глаза смотрели уверенно, а голос звучал твёрдо.
— В таком случае идёмте.
Она беспрекословно повиновалась, словно желая доказать, что действительно не боится.
Они рядом прошли по проходу и стали подниматься на ют. Небольшая группа, расположившаяся под навесом, с нескрываемым удивлением и злобой следила за их приближением.
Тёмные похотливые глаза паши неотступно следили за каждым движением Розамунды. На Сакр аль-Бара он даже не взглянул. Розамунда держалась с гордым достоинством и поразительным самообладанием, но внутренне содрогалась от стыда и унижения. Обуреваемый примерно теми же чувствами, к которым примешивался ещё и гнев, Оливер ускорил шаг и, опередив Розамунду, заслонил её собой от взгляда паши, как от смертоносного оружия. Поднявшись на ют, он поклонился Асаду.
— Позволь, о повелитель, моей жене занять место, которое я приготовил для неё до того, как узнал, что ты окажешь нам честь своим участием в походе, — произнёс он.
Не удостоив корсара ответом, паша презрительным жестом выразил своё согласие. Сакр аль-Бар ещё раз поклонился, прошёл вперёд и раздвинул тяжёлый красный занавес с изображением зелёного полумесяца. Золотистый свет лампы развеял жемчужно-серую пелену сумерек и озарил мерцающим сиянием закутанную во всё белое фигуру Розамунды. Она мелькнула перед горящими животной страстью глазами Асада и исчезла. Сакр аль-Бар последовал за ней, занавес задёрнулся.
В небольшой каюте стоял диван, покрытый мягким ковром, низкий мавританский столик наборного дерева с горевшей на нём лампой и маленькая жаровня с душистой смолой, распространявшей сладковатый, терпкий аромат, любимый всеми правоверными.
Из погружённых во мрак углов каюты выступили нубийские рабы Сакр аль-Бара — Абиад и Зель-Зер и склонились перед своим господином. Если бы не тюрбаны и белоснежные набедренные повязки, то их смуглые тела были бы почти неразличимы во тьме.
Капитан произнёс несколько слов, и рабы достали из настенного шкафчика еду и питьё. На столике появилась миска с цыплёнком, приготовленным с рисом, маслинами и черносливом, блюдо с хлебом, дыня и амфора с водой. Вновь раздался голос Сакр аль-Бара, и рабы, обнажив сабли, вышли из каюты и встали на страже по ту сторону занавеса. В их действиях не было ни вызова, ни угрозы, и Асад знал это. Присутствие в каюте жены Сакр аль-Бара делало её неким подобием гарема, а мужчина защищает свой гарем, как собственную честь. Никто не смеет проникнуть туда, и хозяин гарема вправе принять меры предосторожности, чтобы оградить себя от нечестивых попыток вторжения.
Розамунда села на диван и замерла, опустив голову и сложив руки на коленях. Сакр аль-Бар стоял рядом и молча смотрел на неё.
— Поешьте, — наконец попросил он. — Вам понадобятся силы и мужество, а голодный человек едва ли способен проявить их.
Розамунда покачала головой. Она уже давно ничего не ела, но мысль о еде вызывала у неё отвращение. Сердце её тревожно билось, горло сжимал страх.
— Я не могу есть, — ответила она. — Да и к чему? Ни сила, ни мужество мне уже не помогут.
— Напрасно вы так думаете. Я обещал вызволить вас из опасности, которую сам навлёк, и я сдержу слово.
Голос корсара звучал твёрдо и решительно. Розамунда подняла глаза и изумилась той спокойной уверенности, которой дышал весь его облик.
— Разве вы не видите, — воскликнула она, — что у меня нет никаких шансов на спасение?
— Пока я жив, вы не должны терять надежду.
Она внимательно посмотрела на него, и слабая улыбка скользнула по её губам.
— Вы полагаете, вам долго осталось жить?
— Столько, сколько будет угодно Богу, — бесстрастно ответил корсар. — От судьбы не уйдёшь, и я проживу достаточно, чтобы спасти вас… Ну а там… Право, я не так уж мало пожил.
Розамунда уронила голову на грудь и сидела, судорожно сжимая и разжимая пальцы; её била дрожь.
— Я думаю, мы оба обречены, — глухо сказала она. — Ведь если вы умрёте, то у меня останется кинжал. Я не надолго переживу вас.
Сакр аль-Бар неожиданно шагнул к дивану. Его глаза пылали, на загорелых щеках проступил румянец. Но он тут же опомнился. Глупец! Как он мог так истолковать её слова! Разве их истинный смысл не был понятен и без того, что она поспешила добавить, заметив его движение:
— Бог простит мне, если я буду вынуждена прибегнуть к кинжалу и изберу путь, подсказанный мне честью. Поверьте, сэр, — не без намёка уточнила она, — путь чести — самый лёгкий.
— Я знаю, — сокрушённо согласился корсар, — и проклинаю тот час, когда отступил от этого правила.
Он замолчал, надеясь, что его покаяние пробудит хоть слабый отклик в душе Розамунды и она отзовётся словами прощения. Но Розамунда была погружена в свои мысли, и Оливер, так и не дождавшись ответа, тяжко вздохнул и заговорил о другом:
— Здесь вы найдёте всё необходимое. Если вам что-нибудь понадобится, хлопните в ладоши, и к вам явится один из моих рабов. Если вы заговорите с ними по-французски, они поймут. К сожалению, я не мог взять на борт женщину, чтобы она прислуживала вам. Но вы и сами понимаете, что это невозможно.
И Сакр аль-Бар направился к выходу.
— Вы покидаете меня? — с неожиданным беспокойством спросила Розамунда.
— Разумеется. Но не волнуйтесь: я буду совсем рядом. И прошу вас, успокойтесь. Поверьте, в ближайшее время вам нечего опасаться. Сейчас наши дела, по крайней мере, не хуже, чем когда вы сидели в корзине. Даже немного лучше — ведь теперь вы можете воспользоваться относительным покоем и удобствами. Так что не унывайте. Поешьте и отдохните. Да хранит вас Господь. Я вернусь, как только рассветёт.
