Виктор Кернбах - Лодка над Атлантидой

Оставив рулевого в лодке в одном из выбранных Аутой укромном, скрытом от непрошеных глаз месте, трое — Неферт, Аута и муж той хрупкой чужеземки — отправились в город. Их серебряные одежды, сшитые совсем не так, как к этому привыкли земные жители, хотя и привлекали внимание прохожих, но никого не пугали. В этой стране, изрезанной дорогами мира еще до исчезновения Атлантиды, теперь скрестились многие пути, так что пестрая смесь одежд и разных языков никого не удивляла.

Когда путники вошли в город Бехдет, поразительно разросшийся за прошедшие десять лет, было еще утро.

Чужеземец с удивлением смотрел на землянки, у которых не было окон, а вместо дверей зияли четырехугольные отверстия; крыши их были сделаны из ветвей и листьев (правда, в этой стране дождь шел один раз за много лет!). С недоумением и грустью глядел он на худеньких голых детишек, бегущих с тяжелой, непосильной для них ношей по улицам.

— Аута, земные города все такие? — наконец спросил он.

Отвечая, тот горько улыбнулся:

— Да, такое везде найдется, только так живут не все. Здесь ютится беднота. Посмотри подальше!

Вскоре они пошли по улочкам, застроенным прямыми рядами деревянных домов. Они казались не особенно красивыми, но были довольно чистенькими и более вместительными, чем землянки. Здесь слышались удары молотков, стоны пилы, скрежет шлифуемого стекла или камня, в воздухе стоял запах свежераспиленного дерева, смешанного с тяжелым запахом кожи, красок, горячего клея. Все эти улочки, заселенные ремесленниками, выходили на заваленный мусором пустырь, на котором царила ужаснейшая толкотня и раздавались несмолкаемые крики. По ту сторону пустыря находилась городская площадь. Когда они вышли на нее, чужеземец удивленно остановился. Он посмотрел на шеренги почти голых людей, которые сидели, поджав под себя ноги, перед грудами товаров и кричали изо всех сил:

— Посмотри-ка, мастер, добрый хлеб!

— Хорошая рыба!

— Попробуй, какое вино, мастер, взгляни на вино! Хорошее, пальмовое! Виноградное вино!

— Посмотри, какие мази для лица, красавица!

Пахло здесь крашеным деревом, пирогами, рыбой, пахучими маслами и уксусом.

При виде гор фиников и кувшинов с вином у Ауты потекли слюнки, но он промолчал. Неферт же не могла оторвать глаз от всего этого земного богатства.

— С тех пор как я стала питаться этими шариками, я разучилась есть! — сказала она, ласкаясь к Ауте.

— Но разве ты чувствовала себя когда-нибудь голодной? — заметил ей Аута, сам не в состоянии оторвать глаз от пчелиных сот, спаленных в кучу на чистую парусину. — Я себя никогда не чувствовал голодным…

Но Неферт даже не обратила на него внимания. Она сняла тонкое золотое колечко с зеленым камешком и, к удивлению хозяина, разложившего грудами богатый товар, попросила две корзинки, которые обычно носят торговцы на плечах. Туда она положила пироги, финики, сотовый мед, лепешки, жареное баранье мясо, виноград и яйца. Потом она отдала кольцо, не требуя более ничего взамен. По лицу толстого торговца, разинувшего от удивления рот, расползлась довольная улыбка. Аута поспешил на помощь Неферт. Он взял у нее корзинки, потяжелевшие от съестных припасов. Торговца, привыкшего обманывать людей, поразила невиданная щедрость покупателей. Со страху он даже проявил великодушие: дал им еще отрез шелка и большой кувшин вина. Чужеземец удивленно следил за происходящим, равнодушно взирая на еду, которую с аппетитом поглощали Аута и Неферт. Он взял кусочек пчелиных сот лишь после того, как ему объяснили, что это мед и как его едят.

— Знаешь, Неферт, о чем я подумал? — сказал Аута, пережевывая кусок пирога. — Когда я был в лесу, то видел дикую козу. Надо сделать лук.

Они тронулись дальше и тут тоже увидели множество всякого товара: мешки с пшеницей, ячменем, бочки с уксусом и деревянным маслом, овец, попугаев, шкуры леопардов, ткани…

Женщины племени роме в длинных шелковых одеждах, с крашенными в красный цвет ногтями на ногах и руках важно расхаживали среди товаров и торговцев. За ними с ношей следовали рабы. По площади шныряли цирюльники и кричали:

— Кому подстричь бороду? Кто желает постричься?

В одном месте они увидели стоящего на коленях здоровенного человека, который клещами тащил зуб у какого-то торговца зерном. Тот сидел на камне и истошно кричал, извиваясь от боли. Чужеземец никак не мог понять, что происходит. Он остановился, чтобы посмотреть на происходящее. Однако его еще более удивило, когда пышущий здоровьем торговец, прекратив истошно кричать, взял в руки окровавленный зуб, выпил глоток пальмовой водки и, продолжая тяжело дышать, дал человеку с клещами за работу мерку зерна и сверх того два горячих пирога.

В другом углу площади какая-то женщина продавала цветистые ткани. На руках у нее плакал ребенок. Женщина влила в рот ему что-то из кружечки, и ребенок на мгновение замолчал, затем, сморщившись, выплюнул все и снова принялся кричать; его опять заставили пить содержимое чашечки, и он вновь все выплюнул, после чего наконец успокоился, но ненадолго.

— Что это она дает ребенку? — спросила Неферт.

Аута хорошо знал обычаи страны Та Кемет. Он рассмеялся:

— Она дает молоко, смешанное с бычьей желчью и страусовым яйцом… для того чтобы ребенок не плакал!

Неферт и чужеземец рассмеялись, а ребенок продолжал кричать изо всех сил, как и прежде.

При выходе с площади им попался мальчик, который ревел во все горло. Спина ребенка была исполосована в кровь розгами. Аута остановил его. Испугавшись невиданной серебряной одежды, ребенок хотел убежать, но Неферт ласково погладила его по всклокоченным волосам, и тот остановился.

— Почему плачешь? — спросила Неферт, дав ему несколько фиников

— Меня выдрал учитель за то, что я не знал числа домов, кошек, мышей, колосков и мерок для зерна.

— На всей земле? — спросил его Аута, мягко улыбаясь.

— Нет! — пробормотал, насупившись, ребенок, пережевывая финики. От страха не осталось и следа. — Учитель нас спросил так… — Тут он остановился, оглядел стоящих перед ним взрослых и, увидев их улыбающиеся, добрые лица, решительно продолжал: — Так вот, он сказал: “Было семь домов, в каждом доме жило по семь кошек, каждая кошка съела по семь мышей, каждая мышь съела по семь колосков, каждый колосок может дать по семь мерок пшеницы”. И он сказал: “Сосчитайте, сколько мерок пшеницы в целом пропало”. Я не мог решить, ошибся… — И тут он снова расплакался.

Аута попросил его написать. Ребенок вытащил из мешка чистый кусок глиняной дощечки и острый камушек. Аута сел рядом и показал, как надо считать. А когда кончил, сказал:

— Иди назад в школу и скажи, что пропало шестнадцать тысяч восемьсот семь мерок пшеницы. Смотри, я тебе все здесь написал на черепке… И скажи учителю, чтобы он берег пшеницу!