Эльвира Барякина - Белый Шанхай
Ей уже казалось, что соотечественники поголовно ее ненавидят. Клим говорил, что она судит по горстке несчастных и потому озлобленных людей, но до Нины доходило только их мнение и она невольно приписывала его всем.
Ей хотелось ощущать себя частью родной стаи, но эта стая не принимала ее — и вовсе не потому, что она была Гадким Утенком, а потому что она оказалась Лебедем. Кто ж из уток захочет плавать рядом с ним и постоянно делать сравнения не в свою пользу?
— Мне плевать на этих дураков! — говорила Нина Стерлингу. — У меня есть семья, успешная фирма и деньги. А что мне еще надо?
— Еще больше денег, разумеется, — улыбался он. — Иначе вы бы проводили время не со мной, а со своим мужем. Но я только приветствую такое стяжательство!
5
Нина вернулась домой совсем поздно.
Войдя в темную спальню, она скинула халат и голышом забралась к Климу под простыню. Он не двинулся, но по дыханию Нина сразу поняла, что он не спит.
— Я сегодня получила контракт на охрану стоянки муниципальных рикш, — проговорила она, прижимаясь к Климу. — Нам стоит подумать о том, чтобы завести собственное транспортное предприятие. Я уже все подсчитала: коляска стоит сто долларов и служит пять лет, а аренда коляски — доллар в сутки. Если она сломается, за ремонт платит кули, так что прибыль — больше тысячи семисот процентов.
Нина провела пальцами по груди Клима, но он вдруг снял с себя ее ладонь.
У нее екнуло сердце: еще ни разу в жизни он не отказывался от нее.
— Ты обиделся, что я так долго?
— Нет.
— А в чем дело?
— Ни в чем, — отозвался Клим. — Не связывайся с рикшами — это грязный бизнес. Кули в любую погоду бегают по двенадцать часов в день и зарабатывают при этом двадцать центов. Мало кто из этих людей доживает до сорока лет.
— Да ведь их никто не заставляет наниматься ко мне! Тот, кто не может работать головой, работает ногами, и этим кули тоже нужны рабочие места.
Ничего не ответив, Клим поднялся.
— Ты куда? — Нина испуганно села на кровати. — Бог с ними, с рикшами… Если ты против, я не стану ничего открывать.
— У меня горло болит, — отозвался Клим. — Пойду что-нибудь приму.
По шагам Нина догадалась, что он направился не в ванную, где висел аптечный шкафчик, а в комнату к Китти.
Нина ждала Клима десять минут, двадцать… Потом подхватила с пола халат и побежала следом.
В детской горел ночник, а на ковре валялись плюшевые звери. Клим сидел в изножье кроватки — спина сгорблена, локти уперты в колени. У него был такой вид, будто он узнал о чьей-то смерти и все еще не мог в это поверить.
— Папа, дай одеялко! — проговорила Китти во сне.
Он накрыл смуглые ножки.
— И зайца дай.
Дал зайца.
Нина хотела войти, но Клим замахал на нее рукой:
— Иди, иди — разбудишь!
Он так и не вернулся в спальню и ночевал на диване в кабинете. А утром Нина нашла на своем столе конверт с пачкой фотографий и запиской:
Хуа Бинбин рассказала, что твое издательство было на грани банкротства и держалось на плаву только благодаря Даниэлю Бернару.
Я понимаю, что тебе надо было кормить себя и Китти. Но мне все же потребуется некоторое время, чтобы осознать случившееся и решить, как быть дальше.
6
Блокнот «Для эскизов»
Забастовка сошла на нет: как только китайским фабрикантам перекрыли электричество, они тут же стали ратовать за примирение с иностранцами.
Вожди рабочего движения пропадают без вести, а потом их находят мертвыми на свалках и в заброшенных домах. Все улицы заклеены листовками, в которых говорится, что лидеры профсоюзов прикарманивают забастовочный фонд и нарочно затягивают переговоры.
В выигрыше от беспорядков остались спекулянты и Зеленая банда. Китайское государство не в состоянии защищать жизнь и имущество граждан, и его место постепенно заняла организованная преступность. Уголовники собирают налоги с подвластных территорий, вершат суд и формируют боевые отряды. Их влияние растет день ото дня, и совладать с Зеленой бандой может только армия. Но наш губернатор берет у бандитов кредиты и потому не собирается с ними воевать, а Великие Державы не хотят устраивать чистки, чтобы не раздувать конфликт с местным населением.
От забастовки также выиграли русские, получившие работу. Наш статус существенно повысился, и мы стали полноценными «белыми дьяволами».
Теперь уже мало кто из наших говорит о вынужденном примирении с большевиками. Мы обзавелись друзьями и привычками, пристрастились к китайской кухне, собачьим бегам, дешевому массажу, зеленому чаю и поездкам на море. Вспоминая о довоенной России, мы пересыпаем речь английскими и китайскими словами, а местные политические новости интересуют нас больше международных. Можно сказать, что мы пустили корни в Китае.
У нас с Ниной все «хорошо»: Уайера выслали в метрополию, а об издательстве календарей все забыли. Охранное агентство процветает, я по-прежнему работаю в «Рейтер», и со стороны кажется, что наша жизнь наконец наладилась.
На самом деле все просто катится под откос. Я уже ничего не чувствую и, кажется, даже думать не могу о Нине, не проклиная себя последними словами.
Она то злится, то плачет, то пытается объяснить, что ее и Даниэля связывала только дружба. Самое невыносимое — она начинает рассказывать о том, куда они ходили и что делали, и каждый раз мне хочется поехать к Дону Фернандо и раздобыть у него револьвер.
Выхода из положения нет. Если я опять сделаю вид, что все в порядке, разве это что-нибудь изменит? Пока я погибал в госпитале и был не в состоянии помочь Нине, она вновь сошлась с мистером Бернаром. Для нее в этом не было ничего ужасного — ведь по натуре она не жена, а куртизанка.
Как я не догадался, что она хотела поехать в Кантон не за мной, а с Даниэлем? Ее коммерческая затея провалилась, а он, видимо, предложил ей место содержанки — чем не выход из неприятной финансовой ситуации?
Я вернулся раньше, и ему немного не повезло. Или, может, я наоборот принял огонь на себя и избавил Даниэля от неприятных сюрпризов в будущем.
Мне нужен угол, нора, место, в которое я могу вернуться с полной уверенностью, что меня будут ждать, и где меня примут, какой я есть. А жить с Ниной — это постоянно сходить с ума при мысли «А не уйдет ли она к другому? Не подумает ли, что я что-то проворонил или в чем-то ошибся, и делать на меня ставку глупо?»
Сегодня Нинино сердце принадлежит мне, завтра — Даниэлю, а послезавтра — кому-нибудь еще. Извините, но мне это не подходит.
