Кейт Мосс - Лабиринт
— Не настолько уж погружены в собственные дела, чтобы не сунуть нос в чужие, — возразил он. — Все следят, подслушивают, надеются подметить что-нибудь, что можно обернуть в свою пользу.
— Какая гадкая мысль, — бормотала она, гладя его по волосам. — Забудь о них. Сейчас думай лишь обо мне.
Ориана была уже так близко, что он чувствовал, как бьется под тонкой тканью платья ее сердце.
— Отчего ты так холоден, мессире, разве я чем-нибудь оскорбила тебя?
Он чувствовал, как стынет его решимость по мере того, как разогревается кровь.
— Ориана, мы грешим. Тебе это известно. Ты предаешь мужа, а я жену нашей нечестивой…
— Любовью? — подсказала она и рассмеялась милым, легким смешком, от которого перевернулось в нем сердце. — Любовь не грех. То добродетель, обращающая дурное в хорошее, а хорошее в лучшее. Разве ты не слышал трубадуров?
Гильом только теперь заметил, что уже держит в ладонях ее прекрасное лицо.
— Песни есть песни. Наши обеты даны были не в балладе, а в жизни. Не извращай моих слов. — Он набрал в грудь побольше воздуха. — Я говорю, что мы не должны больше встречаться.
Она замерла в его ладонях, прошептала:
— Ты больше не любишь меня, мессире?
Густые волосы упали ей на лицо, скрыв ее от глаз Гильома.
— Не надо, — сказал он уже не так твердо.
— Чем я могу доказать тебе свою любовь? — шептала она так тихо, так безнадежно, что он едва слышал ее слова. — Если ты недоволен мною, мессире, тогда скажи…
Он переплел ее пальцы со своими.
— Ты ни в чем не виновата. Ты прекрасна, Ориана, ты… — Он умолк, не находя больше слов.
Пряжка на плаще Орианы отстегнулась, упала в траву, мерцающая синяя материя волной стекла к ее ногам. Она казалась такой беззащитной, такой слабой, что ему ничего не оставалось, как сжать ее в своих объятиях.
— Нет, — бормотал он, — я не…
Гильом пытался вызвать в памяти лицо Элэйс, ее прямой взгляд, доверчивую улыбку. Как ни странно для мужчины с его титулом и положением, он верил в святость брачных уз. Он не хотел предавать жену. Сколько раз в первые ночи их брака, глядя, как она мирно спит в тишине их опочивальни, он понимал, что стал — мог стать — лучше, чем был, потому что был любим ею.
Он попытался высвободиться, но в ушах стоял голос Орианы, и к нему примешивались шепотки челяди, болтавшей, каким дураком выставила его Элэйс, отправившись за мужем в Безьер. Гул в ушах разрастался, заглушая звонкий голосок жены. Ее лицо, стоявшее перед глазами, бледнело, таяло. Она уплывала, оставляя его в одиночку бороться с искушением.
— Я тебя обожаю, — шептала Ориана, между тем как ее ладонь проскальзывала у него между бедрами.
Он зажмурил глаза, не в силах противиться этому голосу. Он звучал, как шум ветра в лесу.
— С самого вашего возвращения из Безьера я только мельком видела тебя издалека.
Гильом хотел ответить, но в горле было сухо.
— Говорят, виконт Тренкавель отличает тебя среди всех своих шевалье, — шепнула Ориана.
Гильом уже не различал слов: слишком громко шумело в ушах, слишком сильно билась кровь, слишком отяжелела голова…
Он уложил женщину на траву.
— Расскажи мне, что было между тобой и виконтом, — нашептывала она ему в ухо. — Расскажи, что было в Безьере.
Гильом тихо ахнул, когда она обвила его ногами и притянула к себе.
— Расскажи, какая судьба нас ждет.
— Об этом нельзя рассказывать, — выдохнул он, чувствуя только, как движется под ним ее тело.
— Мне можно. — Ориана прикусила его губу.
Он выкрикнул ее имя. Его больше не заботило, кто может подсмотреть или подслушать их. Он не видел ни жадной радости в ее зеленых глазах, ни крови — его крови — у нее на губах.
Пеллетье с неудовольствием оглядывался. Ни Элэйс, ни Ориана не явились к ужину.
Подготовка к обороне не совсем затмила дух празднества, царивший среди собравшихся в Большом зале на лир по случаю возвращения виконта.
Встреча с консулами прошла удачно. Пеллетье не сомневался, что они соберут нужную сумму. Из самых близких к Каркассоне замков уже прибывали гонцы. Пока никто не отказался исполнить долг вассала, не отказался помочь людьми или деньгами.
Едва виконт Тренкавель и дама Агнесс удалились, Пеллетье тоже под каким-то предлогом вышел на воздух. Сомнения тяжело давили ему на плечи.
«Брат ожидает тебя в Безьере, сестра в Каркассоне».
Судьба вернула ему Симеона и вторую книгу скорее, чем осмеливался надеяться Бертран. А теперь, если Элэйс не ошиблась, и третья книга, оказывается, совсем рядом.
Рука Пеллетье потянулась к карману, где против сердца лежала книга Симеона.
Элэйс разбудил громкий стук ставня, ударившегося о стену, Она села на постели, чувствуя, как колотится в груди сердце. В сновидении она снова видела себя в роще под Курсаном, снова билась со связанными руками, пытаясь сбросить грубый капюшон.
Она подняла одну из подушек, еще теплую от ее щеки, и прижала к груди. Постель еще хранила запах Гильома, хотя уже неделю его голова не лежала на этой подушке.
Снова загремели ставни. Буря свистела вокруг башен, сотрясала кровли. Элэйс вспомнила еще, как, засыпая, попросила Риксенду принести чего-нибудь поесть.
В дверь постучали, и Риксенда робко вошла в комнату.
— Прости, госпожа. Мне не хотелось вас будить, но он настаивает.
— Гильом? — встрепенулась Элэйс.
Риксенда покачала головой.
— Ваш отец. Он просит вас сейчас же прийти к нему в караульню у Восточных ворот.
— Сейчас? Но ведь, должно быть, уже за полночь?
— Двенадцать еще не пробило, госпожа.
— Почему он послал тебя, а не Франсуа?
— Не знаю, госпожа.
Оставив Риксенду присмотреть в спальне, Элэйс накинула плащ и сбежала по лестнице. Над горами еще гремела гроза. Отец встретил ее у ворот.
— Куда мы идем? — крикнула Элэйс, перекрикивая ветер.
— В собор Святого Назария, — ответил он. — Там спрятана «Книга Слов».
Ориана по-кошачьи потянулась на кровати, прислушиваясь к шуму ветра. Жиранда хорошо потрудилась, прибрав комнату и починив кое-что из испорченного Жеаном добра. Что привело мужа в такую ярость, Ориана не знала и знать не хотела.
Все мужчины — скороходы, писцы, шевалье, священники в сущности своей одинаковы. Сколько твердят о чести и достоинстве, а потом ломаются, как сухая ветка. Первая измена дается всего трудней, а потом остается лишь удивляться, как легко они выбалтывают все тайны, как делами отрицают все, чем дорожат на словах.
Она узнала больше, чем ожидала. Самое забавное, что Гильом даже не сознает значения того, что рассказал ей нынче вечером. Она и раньше подозревала, что Элэйс отправилась в Безьер за отцом, но теперь знала наверняка. И узнала кое-что из того, что произошло между ними в ночь перед его отъездом. Ориана так заботилась о здоровье сестрицы единственно ради того, чтобы подвигнуть ту поделиться отцовскими тайнами. Уловка не сработала. Правда, ее служанка донесла, в какое отчаяние пришла Элэйс, заметив пропажу деревянной дощечки. В бреду, разметавшись на постели, она только о ней и говорила. Но отыскать эту дощечку пока не удавалось, несмотря на все усилия Орианы.
