Алла Бегунова - Звенья разорванной цепи
План насчет поездки на воды зародился в голове «Немца» после объяснения с княгиней Мещерской, переодетой в служанку, в их столовой. Тогда она первой поцеловала его. Пусть этот поцелуй был скорее дружеским, чем любовным, но он БЫЛ. Все остальное, связанное с данным событием, отступало на второй план, ибо касалось работы, и только работы. Теперь же к ней примешивались чувства, и Якоб-Георг поддался им со всей страстью человека разумного, но весьма решительного.
На водах в Карлсбаде, в обстановке уютной, беззаботной, веселой, фон Рейнеке хотел сделать Аржановой предложение руки и сердца. Он — вдовец, владелец поместья в Санкт-Петербургской губернии, занимает прочное положение на службе, знаком с Анастасией Петровной более полугода. Разве сии обстоятельства не повод, дабы рассмотреть предложение и ответить на него положительно?
То, что курская дворянка состоит в церковном браке с полковником, князем Мещерским, его не смущало. Брак можно расторгнуть. Дело, конечно, нескорое, однако вполне реальное при наличии высоких покровителей, достаточных финансовых средств и неуклонного желания, проявленного обеими сторонами. Захочет ли князь Мещерский расстаться с законной супругой, надворный советник тоже не задумывался. Он давно навел кое-какие справки о своем сопернике, и они говорили не в пользу полковника.
Прошением об отпуске и письмом на бланке гостиницы «Империаль» в Карлсбаде, подтверждающем заказ номера, Якоб-Георг пришел в столовую в самом радужном настроении. Он забыл, что сегодня — среда, день встречи Аржановой с ее конфидентом. Напрасно он ждал «дорогую Лору», она не появилась. Глафира, сочувствуя ему, дала обычное объяснение: «барыня с утра немножко вышедши», — помедлила и добавила: «при корзинке». Это успокоило надворного советника. Он решил вечером, хотя бы и в нарушение их традиции, нанести визит прямо в будуар «супруги», ибо времени до отъезда в Карлсбад оставалось немного. О своем намерении он известил горничную и просил предупредить ее сиятельство.
Анастасия вернулась около шести часов вечера. Она очень устала от долгой и вынужденной прогулки в жаркий и солнечный день по венским улицам и магазинам, зато пребывала в уверенности, что никто ее не выследил. В дом первого секретаря российского посольства она попала через черный ход, предназначенный для прислуги, корзинку оставила на кухне, где столкнулась с Глафирой и приказала ей быстро нагреть чан с водой для омовения в ванной комнате.
Поливая барыню чуть теплой водой из ковша, горничная не спеша пересказывала ей домашние новости, упомянув о предполагаемом посещении женской половины дома «Немцем». Однако курская дворянка слушала ее невнимательно. Мысли Флоры были заняты сегодняшним сообщением Кропачека про Рейхенбах, и чем больше она размышляла над ним, тем серьезнее становилась. Детали новой операции все четче прорисовывались в ее мозгу, как острова в океане, покрытом рассеивающимся туманом.
Вопрос о лицензии Анастасия решит завтра, отправившись гулять в образе Лоры фон Рейнеке с сопровождающим ее полицейским шпиком Уве Оксенкнехтом. Естественно, это будет стоит немалых денег. Кроме того, придется рискнуть и воспользоваться австрийским паспортом на имя некой Греты Эберхард, где описываются приметы самой Флоры. Очень качественную подделку, изготовленную секретной канцелярией Ее Величества, вручили Аржановой еще в Яссах, так сказать, для страховки, на всякий пожарный случай. Похоже, таковой случай сейчас наступил.
А какие роли смогут играть при поездке в Рейхенбах с передвижной винной лавкой Глафира, ее сын Николай, сержант Ермилов? Ведь все упирается в знание языка. Она понемногу занималась с ними немецким. Но результаты обнадеживали мало. Есть люди, вообще не способные обучиться чужестранной речи. Для неграмотного Ермилова, который и на русском-то говорил своеобразно, уроки барыни пропали зря. Он запомнил слов десять-двадцать. Значит, пусть будет глухонемым. Обычная его работа с лошадьми от этого не пострадает.
Гораздо больше смекалки и старания проявил Николай. Регулярно посещая вместе с матерью продуктовый рынок, он нахватался там разных обиходных фраз и даже усвоил венский простонародный говор с растянутыми гласными и невнятно произносимыми согласными «d», «g» и «h». Аржанова, заметив его достижения, разрешила меткому стрелку приходить на дополнительные занятия. Чтобы побыть лишние полчаса с барыней наедине, Николай зубрил по утрам немецкие слова, записанные русскими буквами, как проклятый. Вот ему награда — станет младшим братом Греты Эберхард, всегда следующим за ней и распоряжающимся хозяйством.
С Глафирой тоже все ясно. Она — из польских крестьян, кое-как знает немецкий (что соответствовало действительности), убирает в лавке, моет посуду, прислуживает хозяйке. Разве может кто-нибудь вести с ней разговоры?
— Матушка барыня, — сказала горничная, обтерев Аржанову полотенцем и подав ей кружевной, почти прозрачный пеньюар. — Коль ужинать не желаете, хоть оранжад с бисквитом возьмите. Виданное ль дело — и маковой росинки цельный день во рту не держать!
— Ладно. Принеси в будуар. Там прохладнее будет, — ответила Анастасия, туго затянув шелковый пояс на талии…
В спальне, небольшой квадратной комнате с одним окном, затянутым марлей от мух и комаров, и впрямь было душновато. Будуар, соединенный с ней, проветривался лучше. Три его окна выходили на восток, и солнце уже не заливало его своим жарким светом. Курская дворянка подошла к письменному столу, снабженному ящичками, достала лист бумаги. Привычки описывать замыслы она не имела, ограничивалась двумя-тремя словами.
Карандашом на листе Анастасия вывела наверху слово «Повозки», потом ниже — слова «Лошади, упряжные и верховые», потом еще ниже — «Инвентарь для лавки». Подумала и добавила слово «Какой?» К сожалению, она пока понятия не имела, что именно необходимо для торговли спиртными напитками вразлив и на вынос, где это можно приобрести, сколько чего стоит. Разные личины — и не без успеха — переменила она, будучи на службе государевой, однако пиво по кружкам еще не разливала.
Но ничего, она научится. Скажет трактирщику Иоханнесу, что накопила денег, хочет открыть собственную пивнушку на окраине Вены и потому просит у него совета. Толстяк хорошо относится к ней и едва ли откажет. Она готова безвозмездно отработать дня два-три в его заведении где угодно: на кухне, в зале, за трактирной стойкой.
Новая роль Флору не страшила, не смущала, не беспокоила. Следовало лишь привыкнуть к ней сначала как бы мысленно. Она хотела представить себя на месте бойкой торговки в клеенчатом фартуке, с руками, мокрыми от пива, в общении с трезвыми, полупьяными и совсем пьяными мужиками.
