Венгерская вода - Сергей Зацаринный
Илгизар задумался:
– Выходит, что именно этот неизвестный сначала вовлек в это дело Омара, а потом Тагая. Скорее всего, эмир ему не сразу поверил. Для того и послал человека в лесную обитель, чтобы проверить правдивость сказанного. Явно не хотел предстать во дворце в роли легковерного сказочника, доверившегося байкам мошенников. Человеку, который знал, что положили в могилу тридцать лет назад, он поверил. Да и любой бы поверил на его месте.
– Человека этого должен знать Тагай, – не утерпел я.
– Если этим человеком не был твой брат. Ты не задумывался, зачем он вообще был нужен в этой истории? Таинственный незнакомец вполне мог обделать все напрямую с Тагаем. Боюсь, он привлек чужого всем заморского купца, чтобы у того, кто пойдет по его следу, остался в руках только очередной оборванный конец. Однако никакого другого пути я не вижу. Придется ехать к Тагаю. Хотя спешить с этим не стоит. Нужно еще и еще хорошенько подумать. Тем более, у меня здесь появилось еще одно небольшое дело. Нужно помочь этому Симону, приехавшему из Москвы.
Мне уже показалось было, что разговоры о делах на сегодняшний вечер закончились, однако после ужина Злат отозвал меня во двор для беседы с глазу на глаз:
– Этот монах прибыл сюда с тайной миссией. Он передал мне письмо митрополита Алексия, а тот – мой старый приятель, уже лет двадцать как знакомы, еще по Сараю. Просит помочь.
Перед моим взором сразу предстал смиренный инок Киприан и всплыли в памяти рассказы Саввы о хитросплетениях на путях веры.
– Ну, а я прошу помочь тебя, – продолжал между тем доезжачий. – Что поделаешь? Уж больно твое ремесло касается до церковных дел. Тебе можно потихоньку сунуть туда нос так, что ничего не заподозрят. Придется всего лишь поболтать с парой монахов. Спросить, не нужно ли им ладана. Делов-то…
Все представлялось настолько невинным, что насторожило меня не на шутку. Оказалось, не зря.
– С собой возьмешь слугу, – продолжил Злат. – Того самого, что с лицом замотанным всегда ходит. Про него уже весь город знает. Вот вместо него и пойдет Симон. Роста он такого же, лица не видно. А еще Мисаила. Мне это, если честно, самому не нравится, но помочь нужно. Завтра Симон тебе все сам обстоятельно расскажет, если захочешь, конечно. Ему нужно посмотреть один монастырь здесь, недалеко от города. До него с полфарсаха, однако стоит он в лесу, и место глухое. Там еще со старых времен понарыты пещеры. Вот в них и селятся всякие отшельники. Никто их не трогает. Они вроде как христианские монахи, люди духовного звания. А значит, по ханским ярлыкам, подсудны только церковной власти. Епископу, значит. Эмиру они не мешают, и ему до них дела нет. Сидят себе в лесу, даже в городе редко появляются. А, как выясняется, зря. К здешним священникам они на службу не ходят. Значит, в приходе не состоят. Монастыря там тоже не значится. Вот церковные власти и решили разобраться, что это за люди. Если православные, то нужен за ними догляд приходских священников, если монахи, то про них должен знать правящий архиерей. Всякое дело по чьему-нито благословению делаться должно.
Симон на следующий день объяснил нам все более подробно. Места здесь были глухие и от церковной власти удаленные. Епископ, которому подчинялись здешние края, сидел в Сарае, люди его сюда заглядывали редко. Потому весть, что в лесах завелся монастырь, про который в епархии ничего не знают, тревожила митрополичий дом уже давно. Однако руки до поры до времени не доходили.
Земли за Окой еще со времен митрополита Кирилла числились за епископами Сарайскими. Они ведали тогда больше степью и ее украинами, а потому и сидели в Переяславле. От Ногаевых гонений вослед Киевскому митрополиту бежали за леса, во Владимир. Сарский епископ Анфим тогда от рук нечестивых язычников смертную чашу приял. После перебрались уже под бок к самому хану, в столицу.
В державе наступил порядок и благоденствие, жизнь и имущество божьих слуг охранялись грозными ханскими ярлыками.
Между тем жизнь стала вносить свои перемены. Множество людей с русских краев стало уходить в степь. Хлебопашествовать. По ту сторону Оки земли бедные, лесные, без навоза так и совсем плохо родят. А на степных украинах чернозем. Такой жирный, хоть ешь. Здесь и урожай сам-двадцать не в диковинку. А у проса и того больше. Только поломаться над степной целиной. Кроме того, в здешних краях вызревала дорогая пшеница, цена которой на базаре не та, что на северную рожь.
Сначала пахали наездами, потом стали селиться насовсем, деревнями. Все чаще стала слышаться за Окой и в степи русская речь. За паствой потянулись и пастыри. Стали рубить церкви, обустраивать приходы. Священники были по большей части из тех же краев, что и другие крестьяне. Весь Червленый Яр, что в верховьях Дона, был заселен выходцами из рязанских земель. Получалось, что и священники принимали поставление от рязанского епископа. А епархия-то сарайская. За устройство прихода епископу немалые деньги полагаются. Вот и началась между рязанским и сарайским архиереями многолетняя пря. К великому соблазну паствы. Ибо сребролюбие никогда не почиталось в числе великих пастырских добродетелей.
Спор из-за Червленого Яра длился не один десяток лет, пока в прошлом году новый митрополит Алексий не покончил с ним жесткой рукой. Отныне эти земли окончательно отошли к рязанской епархии. Вот только докуда они тянутся, еще было не совсем ясно. Мохшинский улус вроде остался под Сараем, но в его лесах рязанская история грозила повториться на тот же лад. Только теперь за делами церковными все сильнее проступала хорошо продуманная политика.
Суздальский князь Константин Васильевич, человек умный и прозорливый, стал всемерно поощрять своих крестьян к переселению за Оку. Те брали в аренду участки земли, расчищали делянки в лесу, а налог платили суздальскому князю. Бывало, и покупали участки у здешних хозяев. Константин Васильевич умел ладить с мордовскими князьями. Наложив потихоньку руку на богатый Нижний Новгород, стоявший у слияния Оки и Итиля, он быстро обустраивал огромный край, оказавшийся под его властью.
Всячески привечал переселенцев, купцов. Нижний под его рукой рос как на дрожжах, богатея на речной торговле. С богатством приходила сила.
После смерти великого князя Симеона Гордого Константин Васильевич
