История Византийской империи. От основания Константинополя до крушения государства - Джон Джулиус Норвич
В воскресенье 16 августа 963 года Никифор Фока наконец был готов войти в свою столицу. Вместе с Василием он взошел на борт дромона и пересек пролив, направившись на запад, к дворцу в Евдоме, который находился рядом с южной оконечностью Феодосиевых стен. Здесь он переоделся в парадные одежды, пристегнул золотой нагрудник и сел на огромного белого боевого коня, покрытого попоной золотого и багряного цвета, который провез его через весь город к храму Святой Софии. Там Полиевкт в присутствии двух малолетних императоров возложил на его голову диадему.
Рассказывают, что Никифор Фока был низкорослым и приземистым, широкоплечим, с бочкообразной грудью; лицо у него было смуглое и обветренное, с маленькими темными глазками под тяжелыми бровями. Черные кудрявые волосы он носил необычайно длинными. Это был человек абсолютной моральной целостности, умный, но с предрассудками, неподкупный, невосприимчивый к лести и закаленный; однако он мог быть и безжалостным, и жестоким, и был печально известен своей жадностью и скупостью. Трудно испытывать симпатию к человеку, который годами не ел мяса, питал отвращение к женщинам, спал во власянице и каждый день по нескольку часов проводил в молитвах; но Никифор никогда и не добивался популярности. В возрасте за пятьдесят он все еще был весьма энергичным, и с видимым воодушевлением погрузился в новую для себя роль.
Первой его заботой был Вринга, которого он изгнал в его родную глушь в Пафлагонии. Своему отцу, старому Варде, он даровал титул кесаря, а его брат Лев стал куропалатом, или распорядителем императорского двора; Иоанна Цимисхия оставили доместиком схол, главнокомандующим войском в Анатолии. Оставалась еще Феофано, без которой он, вероятно, провел бы остаток своей активной жизни в Сирии, сражаясь с сарацинами. Первый поступок императора в отношении Феофано вызвал удивление: он переселил ее из дворца в старинную крепость Петрион в верхней части Золотого Рога. Там она пробыла больше месяца, пока Никифор занимал императорские апартаменты; а 20 сентября он женился на ней в Новой церкви.
Целью временного изгнания Феофано явно было соблюдение приличий, хотя Никифор выбрал для нее крайне неудобную резиденцию. В те времена считалось, что, ослепленный красотой императрицы, он безумно в нее влюбился. Легко понять, почему люди так думали: трудно было устоять перед картиной, как суровый несгибаемый военачальник внезапно потерял голову и отдал свое сердце самой прекрасной и порочной женщине того времени. Насколько это вероятно? В конце концов, Никифор был глубоко религиозным аскетом, принявшим обет целомудрия после смерти первой жены; неужели он и в самом деле оказался таким влюбчивым? Разве этот брак не был просто частью их общей договоренности? Для Феофано он не мог быть ничем иным. После счастливого, хоть и короткого замужества за невероятно привлекательным Романом утонченная молодая императрица не могла испытывать ничего, кроме отвращения, к самодовольному и некрасивому пожилому аскету вдвое старше себя. Что касается Никифора, то полной уверенности у нас нет. Он был не первым убежденным холостяком, который внезапно поддался увлечению, а его поведение в тех случаях, когда законность этого союза подвергалась сомнению, наводит на мысль, что он безумно любил свою молодую жену.
Ведь были и те, кто с меньшей готовностью переступал через свои принципы, и одним из таких людей оказался патриарх Полиевкт. Насколько нам известно, он не возражал против этого брака, но в конце службы, когда Никифор в одиночестве двинулся к средней двери иконостаса, чтобы запечатлеть традиционный поцелуй на скрытом за ним алтаре, патриарх шагнул ему навстречу с поднятой рукой. Разве императору не известно о покаянии, которое церковь налагает на всех заключающих второй брак? Ровно через год его допустят в алтарь, до тех же пор он для него закрыт. Никифор принял это решение, но он так и не простил Полиевкта за нанесенное оскорбление. Однако на этом беды императора не закончились. Несколько дней спустя дворцовый капеллан имел глупость упомянуть о том, что Никифор – крестный отец одного из детей Феофано. По церковному закону это делало их отношения запретными и при подтверждении этого факта их брак становился недействительным. И снова патриарх не стал колебаться. Закон есть закон, и ему нужно подчиниться. Он предложил Никифору простой выбор: он должен либо отречься от Феофано, либо претерпеть вечное отлучение от церкви.
Если бы Никифор был безразличен к жене, то в этой ситуации он мог бы уступить. Если бы он с готовностью покорился, одновременно отослав Феофано в монастырь, это вернуло бы ему божественную милость, а также избавило бы от утомительных обязательств. Он не покорился. Вместо этого он созвал всех епископов, которые тогда находились в Константинополе; на его счастье, некоторые из них ранее приходили к нему просить о различных услугах или одолжениях. Они послушно постановили, что закон, о котором идет речь, был опубликован в правление – а значит, от имени – Константина V, осужденного за ересь. Следовательно, его указ не имеет силы. Брак не распался.
Однако по мнению патриарха, все осталось по-прежнему, и он просто повторил свой ультиматум. И тем не менее, несмотря на то, что Никифора отлучили, а между церковью и государством возник раскол, он не покорился. Даже рискуя душой, он отказался расстаться с Феофано. В конечном итоге он сам нашел решение. Через несколько дней Стилиан заявил, что он никогда не говорил приписываемых ему слов, а если и говорил, то его подвела память. После этого привели старого Варду, который дрожащим голосом подтвердил, что ни он, ни его сын никогда не были крестными отцами кого-либо из детей Феофано. Полиевкт, столкнувшись с двумя явными лжесвидетельствами, произнесенными одно за другим, понял, что он побежден. Пожилой кесарь, пользующийся не только почтением как отец императора, но и той популярностью, которая достается исключительно тем, кто уже стоит одной
