История Византийской империи. От основания Константинополя до крушения государства - Джон Джулиус Норвич
15
Повесть о двух полководцах
(963–976)
Роман умер 15 марта 963 года, и уже на следующее утро распространились слухи о том, что Феофано его отравила. За три с небольшим года, прошедшие с восшествия Романа на престол, прекрасная молодая императрица обзавелась зловещей репутацией. Мало кто сомневался, что она способна на такое преступление, однако трудно понять, как ее положение могло улучшиться в результате того, что она овдовела – по собственной воле или нет. Есть все основания полагать, что она любила мужа, которому успела подарить четверых детей; самая младшая дочь родилась всего за два дня до его смерти. При его жизни власть Феофано была абсолютной, с надежно обеспеченным будущим для нее и ее детей. Когда Роман умер, все они оказались в серьезной опасности. Сама она еще не встала на ноги после родов; двум сыновьям, соправителям Василию и Константину, было шесть и три года соответственно. Пример ее свекра продемонстрировал ей опасность долгого нахождения в меньшинстве, особенно когда на горизонте маячат честолюбивые военачальники – а их сейчас было трое: братья Фока и Иоанн Цимисхий наверняка сочтут сложившуюся ситуацию возможным путем к трону. Словом, Феофано требовался защитник, и притом сильный. Она тайно отправила Никифору настоятельную просьбу немедленно вернуться. Никифор не стал терять времени и в начале апреля прибыл в столицу. Узнав о действиях императрицы, Вринга стал яростно протестовать, утверждая, что полководец представляет опасность для общества и его нужно немедленно арестовать. Однако никто его не поддержал, а собравшаяся перед дворцом толпа громко требовала, чтобы Никифора вознаградили триумфальной встречей, которой его так несправедливо лишили в прошлый раз.
Итак, триумфальное шествие состоялось; дополнительную святость ему придавала потрепанная туника Иоанна Крестителя, которую недавно захватили в Алеппо, где она долгое время хранилась, и теперь несли перед Никифором – «Белой Смертью сарацин», – пока он ехал верхом к Ипподрому. Вринга был бессилен перед его популярностью; кроме того, он боялся. Военачальник ежедневно совещался с императрицей, и если он решит претендовать на престол, то как сложится судьба Вринги? Правда, Никифор при каждой возможности заявлял о своем равнодушии к светской власти и готовности уйти в монастырь, который Афанасий уже строил на Афоне. Врингу, впрочем, эти слова не обманывали; он потихоньку строил свои планы, а когда все было готово, призвал своего врага во дворец.
Никифор тоже не терял бдительности. Вместо того чтобы повиноваться приказу, он пошел прямиком в храм Святой Софии, где публично обвинил Врингу в заговоре с целью его убийства. Собралась негодующая толпа, к которой вскоре присоединился сам патриарх Полиевкт. Он был узколобым фанатиком, но суровый верующий военачальник был ему по душе, и патриарх не колеблясь присоединился к голосу толпы. Вринге оставалось лишь кипеть от злости, наблюдая, как сенат утверждает Никифора на его посту и гарантирует, что ни одно серьезное политическое решение не будет принято без его согласия. Военачальник поблагодарил сенаторов за доверие и сразу после Пасхи вернулся в Анатолию. Однако пробыл он там недолго. Тайные беседы с императрицей закончились тем, что они пришли к взаимовыгодному соглашению: Никифор защищает права двух малолетних императоров, а взамен его объявят соправителем, и он разделит с ними трон.
Вринга в отчаянии пустил в ход свой последний козырь. Он написал двум находившимся под командованием Никифора военачальникам – Роману Куркуасу и Иоанну Цимисхию, предлагая им посты главнокомандующих Восточной и Западной армиями соответственно, если они предадут своего генерала. «Вначале возьми на себя командование в Анатолии, – писал он Цимисхию, – а затем прояви немного терпения, и скоро ты станешь василевсом римлян». Он доверился не тому человеку: Цимисхий сразу пошел к Никифору и показал ему письмо. Этого оказалось достаточно: на рассвете 3 июля 963 года вся армия собралась на большой равнине за стенами Кесарии, военачальники на старинный манер подняли Никифора Фоку на большой щит и провозгласили императором римлян. Затем, после короткой службы в соборе, он отправился в столицу.
Даже тогда Вринга отказывался признать поражение. Он призвал из Македонии состоявшие из европейских солдат войска, которые традиционно не доверяли анатолийцам; некоторых из них отправили на азиатский берег Босфора, чтобы там они конфисковали все суда, какие найдут, и плыли на них в Европу. В итоге, когда Никифор и его армия прибыли 9 августа в Хрисополь, они не смогли пересечь пролив. Новый император не слишком встревожился: он знал, что по крайней мере некоторое число его сторонников присоединится к нему под покровом темноты; так и вышло. Его брат Лев, прибывший одним из первых, привез, однако, тревожные вести: Вринга взял в заложники их отца, старого Варду Фоку, которому уже было далеко за 80.
В действительности события развивались гораздо быстрее, чем думал Лев. Старый Варда сумел сбежать и укрыться в Святой Софии, а Вринга отправил за ним отряд ополченцев. Однако он забыл, что в воскресенье в главном храме полно людей. Варда был популярен в народе, и солдаты оказались в окружении враждебной толпы, которая вытеснила их из храма. Однако Вринга при всех своих недостатках не был трусом. Он поехал в храм верхом, протолкался через толпу, взошел на амвон и попытался обратиться к людям. И снова он недооценил своих противников. Несколько примиряющих слов еще могли бы спасти ситуацию; однако он разбушевался, грозя перекрыть поставку продовольствия в город – пустая угроза, и слушатели это знали. Кипя злостью, Вринга дождался, пока в полдень люди начали расходиться из храма. Затем, послав за двумя маленькими императорами, он крепко взял их за руки и повел к старому генералу, тихо сидящему в алтаре. Записи последовавшего за этим разговора не сохранилось, но присутствие детей говорит о том, что их тоже могли взять в заложники. Нам лишь известно, что Варда дал себя увести.
И в третий раз евнух просчитался. Когда к вечерней молитве в храме снова стали собираться люди, первой их мыслью был Варда; не найдя его, они впали в весьма опасное настроение, и теперь их гнев был направлен главным образом против патриарха, не сумевшего защитить беглеца. Полиевкт в страхе поспешил во дворец, нашел старого военачальника, схватил его за руку и вернул в церковь, где при его появлении все сразу умолкли; когда через несколько минут появился Вринга с отрядом македонян, люди решили, что с них хватит. Несколько человек взяли на себя заботу об озадаченном старом полководце: они отвели его домой и приставили к нему охрану, а остальные похватали кирпичи, камни, палки и все, что попалось под руку и могло использоваться в качестве оружия, и набросились на солдат.
Мятеж распространился по городу словно пожар, и, когда он стал набирать
