Редьярд Киплинг - Ким
— Наверно, здесь живут боги, — сказал Ким, пораженный безмолвием и удивительными пятнами теней от движущихся облаков. — Это не место для человека.
— Давным-давно, — сказал лама, как бы говоря сам с собою, — Господа спросили, будет ли мир вечен. На это Всесовершенный не дал ответа… Когда я был на Цейлоне, один мудрый Ищущий привел мне эти строки священного писания. Конечно, с тех пор как мы знаем путь к освобождению, вопрос был бы не нужен, но взгляни и познай иллюзию, чела. Вот настоящие горы! Они похожи на мои горы у Суч-Дзена. Нигде нет таких гор.
Над ними — все еще страшно высоко над ними — земля поднималась к снеговой линии, где с востока на запад, на сотни миль, как бы на черте, проведенной по линейке, остановились последние смелые березы. Над этой чертой нагроможденные глыбами утесы старались пробиться своими вершинами через душившую их белизну. Еще выше над ними, неизменный с начала мира, только изменяющийся на вид сообразно положению солнца и облаков, лежал вечный снег. Путешественники могли видеть пятна на его поверхности, где танцевали буря и метель. Под ним лес простирался сине-зеленой пеленой на целые мили. Еще ниже лежало селение с расположенными террасами полями и горными пастбищами. Хотя в ту минуту гроза бушевала ниже селения, они могли рассмотреть, что там находится склон в двенадцать — пятнадцать сотен футов, ведущий к долине, где собираются потоки, питающие молодой Сетледж.
Лама, по обыкновению, вел Кима по тропинке, которой ходят стада, и по проселочным дорогам далеко от Большой дороги, по которой Хурри, этот «боязливый человек», шел три дня тому назад в такую бурю, что, наверное, девять англичан из десяти отказались бы пуститься в путь. Хурри был не из храбрых людей — он менялся в лице при звуке спускаемого курка, — но, как сказал бы он сам, он был «довольно хороший загонщик» и не напрасно исследовал большую долину с помощью дешевого бинокля. К тому же белый цвет поношенных холщовых палаток издали выделялся на фоне зелени. Хурри видел все, что желал видеть, сидя на растрескавшихся камнях Циглаура, на двадцать миль, если судить по полету орла, и на сорок по дороге, то есть он видел две маленькие точки, которые один день были как раз у линии снегов, а на следующий день подвинулись по склону горы, может быть, на шесть дюймов. Его омытые, толстые, голые ноги могли проходить удивительно большие расстояния, и потому, пока Ким и лама пережидали бурю в хижине с протекающей крышей в Циглауре, грязный, мокрый, но всегда улыбающийся бенгалец на своем лучшем английском языке с невозможными оборотами речи разговаривал с двумя промокшими и несколько ревматичными иностранцами. Он пришел, обсуждая смелые планы, по следам бури, которая свалила сосну на их лагерь. Он доказал кули, несшим багаж иностранцев, что погода не благоприятствует дальнейшему путешествию. Они сразу бросили свою ношу и разбежались. Это были подданные одного горного раджи, который пользовался, по обычаю, их услугами; ко всему чужестранные сахибы пригрозили им своими ружьями. Большинство из кули было знакомо с ружьями и сахибами — это были смелые охотники на медведей и диких коз в северных долинах, но ни разу в жизни они не испытывали подобного обращения. Итак, лес принял их в свои объятия и, несмотря на шум и проклятья, отказывался возвратить их. Ни к чему было представляться дураком — Хурри придумал другой способ встретить любезный прием. Он выжал свою сырую одежду, надел кожаные башмаки, открыл синий с белым зонтик и жеманной походкой, с сильно бьющимся сердцем, явился, как «агент его королевского высочества, раджи Рампура, джентльмены. Чем могу служить вам?»
Джентльмены пришли в восторг. Один из них был, очевидно, француз, другой — русский, но оба говорили по-английски немного хуже Хурри. Они попросили его любезной помощи. Их слуги-туземцы захворали в Лехе. Они спешили, потому что им хотелось доставить свои охотничьи трофеи в Симлу прежде, чем моль поест шкуры. У них есть общее рекомендательное письмо (Хурри поклонился по-восточному) ко всем официальным представителям правительства. Нет, они не встречали по дороге других охотников… Они идут сами по себе. Запасов у них достаточно. Они желали только как можно скорее пуститься в дальнейший путь. Тут Хурри подстерег среди деревьев одного из дрожащих горцев и, после минуты переговоров, вручил ему маленькую серебряную монету (нельзя экономить, когда служишь государству, хотя сердце Хурри и обливалось кровью от этой расточительности). Тогда одиннадцать кули и трое слуг вышли из леса. По крайней мере, бенгалец будет свидетелем притеснений, которым их подвергали.
— Мой царственный господин, он будет очень недоволен, но это люди простые и грубые невежды. Если ваша милость будут так любезны, что не обратят внимания на это несчастное дело, я буду очень доволен. Дождь скоро пройдет, и тогда мы сможем идти вперед. Вы охотились, не правда ли? Это чудесное занятие.
Он поспешно переходил от одного тюка к другому, останавливаясь перед корзинами конической формы и делая вид, что поправляет их. Англичанин вообще не бывает фамильярен в своих отношениях с азиатами, но он не ударил бы по руке любезного бабу, когда тот случайно опрокинул обвязанную красной клеенкой корзину. С другой стороны, он не стал бы уговаривать бабу выпить, как бы он ни был хорош с ним, и не пригласил бы его поесть вместе. Иностранцы сделали и то и другое и предлагали много вопросов — в особенности о женщинах, — на которые Хурри давал веселые, простые ответы. Они дали ему стакан беловатой жидкости, похожей на джин. Потом дали еще, и серьезность его исчезла. Он стал вполне изменником и говорил в очень неприличных выражениях о правительстве, которое, насильно, дало ему воспитание белого человека и позабыло снабдить его жалованьем белого. Он рассказывал об угнетении и притеснениях своей родной земли, пока слезы не потекли по его щекам. Потом он, шатаясь и напевая любовные песенки Нижней Бенгалии, пошел прочь и упал под мокрым стволом дерева. Никогда чужестранцам не приходилось видеть более неудачного результата управления в Индии.
— Все они на один лад, — сказал по-французски один из спортсменов другому. — Увидите, что будет, когда мы попадем в центр Индии. Я хотел бы навестить его раджу. Там можно замолвить доброе словечко. Очень возможно, что он слышал что-нибудь о нас и хочет выказать нам свою благосклонность.
— У нас нет времени. Мы должны как можно скорее добраться до Симлы, — ответил его товарищ. — Со своей стороны, я очень желал бы, чтобы наши доклады были отосланы из Хиласа и даже из Леха.
— Английская почта лучше и вернее. Вспомни, что нам предоставлены все возможности, и, Боже мой, они сами облегчают нам дело! Это невероятная тупость.
