Станислав Рем - Двадцатое июля
— И делаете это нецивилизованными методами.
— Победителей не судят.
— Сначала нужно стать победителем. — Керстен тотчас и сам испугался своих слов.
Но Гиммлер весело рассмеялся:
— Не волнуйтесь, доктор. Мы победим. Штурмбаннфюрер, так что у нас там с двигателем? Скоро ли вылетим?
* * *Когда машины Фолькерсама прибыли к зданию министерства пропаганды, работы для солдат практически не осталось: мятежников уже взяли в кольцо бойцы геринговской дивизии люфтваффе. Тех же мятежников, которые пытались оказать хотя бы малейшее сопротивление, расстреливали на месте. Пленные, под строжайшим надзором, освобождались от оружия, поясов, ремней. С них тут же срывали погоны, ордена, связывали за спиной руки и заталкивали в автофургоны.
— Русский, — поманил Фолькерсам Куркова взмахом руки, — займи позицию возле входных дверей. Заметишь что-нибудь подозрительное — стреляй без предупреждения.
Сергей перекинул автомат в правую руку. Левой достал сигареты. Табак, конечно, так себе. Эх, махорочки старшины Лузгина бы сейчас! Вот то табачок был…
Курков прислонился к двери, затянулся чужим легким дымом. Ну до чего ж они аккуратно всё делают! Даже когда связывают руки арестованным, движения какие-то чересчур размеренные, неестественные. А те, зная, что их везут на смерть, сами подставляют ладони. Курков сплюнул: да он бы уже раза три сбежал, а эти… И они еще надеются выиграть войну? Тьфу!..
Люди в военной форме сновали туда и обратно. Отдавались разного рода распоряжения. Мелькали знакомые лица.
Скорцени появился неожиданно. Он внимательно посмотрел на Куркова, усмехнулся и, не сказав ни слова, прошел внутрь здания.
Вскоре к центральному входу подкатили три грузовика. Солдаты принялись закидывать в них тела убитых. Те же, что принимали наверху, старались разложить трупы так, чтобы в кузов их влезло как можно больше. Все работали молча и сосредоточенно.
Скорцени снова появился на выходе.
— Господин Курков, поедете с ними, — он указал рукой на автомобили с покойниками.
Курков закинул автомат за спину и направился к ближайшей машине. В кабине места не оказалось. Пришлось забраться в кузов.
Трупы лежали плотно, в три ряда, и были прикрыты грязным брезентом.
Сергей хотел было освободить себе место в углу, но его остановил голос незнакомого ефрейтора, который запрыгнул в кузов вслед за ним:
— Не стоит. Кладбище недалеко. Потерпи. — И сел прямо на брезент.
Курков садиться не стал. Все-таки освободил немного места для ног и вцепился в край борта машины.
— Брезгуешь? — Ефрейтор рассмеялся, достал портсигар, закурил. — Или боишься?
— Чего их бояться? Покойники, они и есть покойники. Навидался на фронте.
— Воевал? — немец с уважением посмотрел на солдата. — А мне вот не довелось. По болезни, — пояснил он. — Лёгкие. А вот с покойниками каждый день общаюсь, привык.
— Похоронная команда? — догадался Курков.
— Точно. Кому-то ведь нужно и этим заниматься, — философски заметил ефрейтор.
Он продолжал еще о чем-то рассказывать, но Курков его уже не слушал: то ли брезгливость, то ли презрение — он и сам не мог разобраться, какое именно из этих чувств, — охватило его. Если он еще мог как-то понять, почему фашисты столь варварски ведут себя на его земле, с его соплеменниками, то их отношение к своим же людям, к тем, что сейчас лежат под ногами, оправдать было невозможно. Что происходит? Почему? Еще вчера эти солдаты и офицеры мирно общались, при встречах вежливо приветствовали друг друга, а сегодня вот так легко, без всяких угрызений совести стали лишать друг друга жизни? И теперь некоторых из них везут к месту безымянного захоронения… А в том, что оно будет безымянным, Курков не сомневался.
— Меня зовут Пауль! — прокричал разговорчивый ефрейтор. — А тебя? Кстати, солдат, у тебя странное произношение. Если бы я не видел, что тебя направил к нам в помощь сам Большой Отто, то давно бы доложил куда следует.
— Я из Прибалтики, — соврал Курков. Зачем, и сам не знал.
— Теперь попятно. Но я ваших эрзац-немцев не признаю. Вы не поднимали рейх с колен, как это делали мы. Не сидели по тюрьмам. Не дрались с полицией. Вы пришли на все готовое. Помню, как ваш брат приезжал из Прибалтики поездами. С чемоданами, тюками. Сытые, довольные. Я тогда одному вашему в морду дал.
— За что? — Курков спросил просто так, для поддержания беседы. Нога никак не могла найти себе место. Под подошвой сапога ощущалась мягкая, еще не успевшая окоченеть плоть.
— А ты бы видел его рожу! Сам бы захотел по ней съездить. Здоровая, упитанная. Ухмыляющаяся. Да что ты, словно барышня, мнешься? Оттолкни его в сторону!
Курков пнул сильнее. Из-под брезента раздался тихий стон.
— Что, живой? — оживился ефрейтор. — Ничего. И такое случается. Добьем на месте.
Машина остановилась. Курков спрыгнул на землю. Из кабины выбрались шофер и офицер в форме обер-лейтенанта. Ефрейтор последовал примеру Сергея.
Водитель, фельдфебель вермахта, проверил ворота. Заперты. Вернувшись к машине, он включил фары и нажал на клаксон. Пронзительный рёв вспугнул ночную тишину.
Недовольный церковный служка приоткрыл створку ворот и хотел было возмутиться, но, увидев перед собой серьезную компанию во главе с офицером, сдержался.
— Что вам угодно, господа?
— Для начала откройте ворота. И покажите самый дальний и малоприметный угол кладбища. Наших клиентов следует закопать тихо, без всяких следов.
— Но, господин офицер, сейчас ночь…
— Выполняйте, и поживее. Времени нет. Через десять минут придет еще одна машина.
Испуганный служка распахнул ворота. Автомобиль, следуя за служителем, медленно пересек кладбище и остановился неподалеку от дальней каменной стены.
— Здесь, — сторож указал на место, заваленное мусором и недавно спиленными ветками. — Если расчистить, можно сделать обширное захоронение.
— Ефрейтор, приступайте.
Курков спрыгнул на землю, взял штык-лопату и принялся помогать новому знакомому. Земля оказалась мягкой, податливой, преимущественно песчаной. «В такой землице картошку бы сажать», — вспомнились ему неожиданно слова Толика, напарника по последнему, провальному, делу. Толик, сельский парень, вынужден был заняться воровством из-за голода, выгнавшего его из родной деревни. Почему-то именно после того, как вспомнилось конопатое лицо напарника, Куркову впервые за последние дни нестерпимо захотелось домой. Черт с ним, хоть в тюрьму, но домой.
— Эй, прибалт, отдай лопату фельдфебелю, — ефрейтор вылез из довольно приличных размеров ямы, — а мы с тобой перенесем пока трупы. Где, кстати, святоша?
