Станислав Рем - Двадцатое июля
«Скажет, — подумал про себя Мюллер. — Обязательно скажет. Всякие высокие материи ничто в сравнении с приличной суммой на собственном счету в банке нейтральной страны. Или, на крайний случай, две-три картины стоимостью в полтора миллиона долларов.
Это весомый аргумент. Они знают, что мы имеем. Война есть война. Она на то и дана, чтобы победителю доставались некоторые ценности. И мы можем этими вещицами поделиться. А почему бы и нет?»
— Вопросы?
Гизевиус затянулся сигаретным дымом, закашлялся:
— Действительно плохой табак. А что мне делать, если Даллес не захочет вступить с вами переговоры?
— Должен захотеть. Если мы услышим отказ, то будем считать, что вы не предприняли должных усилий. Чем это вам грозит, надеюсь, понимаете?
— Да Кому мне передать результаты переговоров?
— Вас найдут. Еще вопросы?
— Как мне выбраться из Берлина?
— Вопрос по существу. — Мюллер подошел к шкафу, выдвинул одно из отделений, быстро перебрал карточки, вставленные в специальные ячейки, и достал одну из них. — На одном из вечеров, если помните, вы встречались с неким господином Штольцем.
— Журналистом?
— Совершенно верно. Вот его адрес. — Карточка легла перед Ги-зевиусом. — Запомните. Ни в коем случае не записывайте. Он вам поможет с документами и билетами на поезд.
— А если он поинтересуется, откуда у меня его адрес?
— Вам его выдали в штабе Фромма. Перед началом ликвидации. Вы успели сбежать. Прятались в подвалах. Теперь вам срочно нужно связаться с американцами. Кстати, это соответствует действительности. Терять контакт с ними Штольц не захочет. В конце концов, пообещайте, что Даллес узнает и о нем лично. Тогда все пройдет на высшем уровне.
Гизевиус собрался с духом:
— А почему бы вам тоже не сбежать? Вместе со мной.
Мюллер ощерился в улыбке:
— Мне не нужно сбегать. Я вообще не люблю бегать. Таких людей, как я, приглашают.
* * *Полковник Тейлор прошел в штабную палатку.
Генерал Монтгомери стоял, наклонившись над картой. Командующий 21-й группы армий союзников водил по схеме недавнего боя указательным пальцем правой руки, в то время как левая сжимала алюминиевую кружку с кофе.
— Я вам не помешаю, господин генерал?
Монтгомери отвлекся от увлекательного занятия:
— А, это вы, Генри… Не спится?
— Да какой тут сон. Говорят, Айк взбешен?
— Не то слово! — «Айком» в войсках союзников окрестили командующего американской группой войск, генерала Эйзенхауэра. — Собирается снять меня с поста командующего. И, как мне сообщили, к ним по этому поводу прилетел наш Бульдог. «Бульдогом» британские политики прозвали за мертвую хватку нынешнего премьер-министра — Уинстона Черчилля.
— Почему? Мы ведь фактически задачу выполнили. А на то, что Кан не захвачен нами полностью, есть объективные причины.
Монтгомери отхлебнул кофе.
— В данной ситуации объективная причина одна: у нас нет достоверных сведений о противнике. Мы ничего не знаем о количестве войск в Кане, об их техническом состоянии. Мы даже не имеем понятия, кто руководит обороной. Разве можно воевать в таких условиях? А они еще требуют стремительного наступления! Мы и так потеряли свыше тридцати процентов личного состава! Наступление на этот паршивый городишко превратилось в мясорубку. И каков результат? Нам удалось продвинуться только на пять миль. Всего на пять! В то время как американцы уже захватили Сен-Ло.
— Если б мы не сдержали немцев под Калом, черта с два янки взяли бы Сен-Ло.
Монтгомери улыбнулся краешком губ:
— Представляю, как выглядел бы Айк, если б его парни сидели сейчас вроде нас в дерьме. Кажется, ты что-то хотел сказать?
— Да, мой генерал. Пришло сообщение о покушении на Гитлера.
— Слышал. Только сегодня эта информация не играет никакой роли.
— Как сказать. — Начальник штаба переставил кофейник с табурета на край стола и присел на импровизированный стул. — Еще в начале июля ходили слухи, что немцы якобы имели встречу с представителями штаба Эйзенхауэра.
— Переговоры — нормальное явление для войны. Если б сейчас ко мне явились парламентеры из Кана, я бы их принял. Не безумцы же они в самом деле?!
— Но представители вермахта пришли не к нам, а к американцам. С нами немцы не пожелали иметь дела.
Генерал насторожился:
— Что-то я не пойму, Генри, к чему ты ведешь…
— Помните день составления генерального плана наступления? Что тогда предлагал Айк?
Монтгомери потер лоб:
— Ты имеешь в виду наступление широким фронтом? Но мы ж вроде пришли тогда к общему мнению, что не сможем так действовать. У нас просто не хватило бы сил. Нам остается рассчитывать только на мощное наступление на узком участке фронта.
— Совершенно верно. И американцы с этим согласились. Хотя и не в полной мере. Но в данной ситуации мы находимся с ними примерно в одинаковых условиях. Теперь же, со смертью Гитлера, они, то есть условия, могут поменяться. Представьте, что произойдет, если американцы, со своей идеей широкого фронта, вступят в переговоры с немцами и те начнут широкомасштабную сдачу территорий. Не нам — американцам! Кто потом станет диктовать нам условия?
Монтгомери отставил чашку.
— Неужели Эйзенхауэр пойдет на переговоры с заведомо проигравшей стороной?
— Вы сами только что сказали: для войны это нормальное явление./
Генерал заложил руки за спину:
— Предположим, вы правы. И с кем из немцев в таком случае будет вестись диалог?
— Слухи ходили о Роммеле.
— Роммель ранен и прикован сейчас к больничной койке.
— Временно. А вот когда встанет на ноги, переговоры, я думаю, пройдут именно через него.
— Попахивает изменой, — поморщился генерал.
— Согласен.
Монтгомери налил себе вторую порцию кофе.
— А если вы ошибаетесь, полковник?
— Посмотрим. Завтрашний день покажет.
— Операция «Кобра»?
— Совершенно верно, сэр. Если американцы, как планировалось, начнут ее утром, то мои предположения не верны. Ну, а если начало операции будет приостановлено, то дальнейшие выводы делать вам, мой генерал.
Монтгомери прищурился:
— Не волнуйтесь, полковник, соответствующие выводы я сделаю. Уж что-что, а это я умею.
* * *Шасси самолета коснулись бетонного покрытия, тот подпрыгнул, во второй раз уже более уверенно прижался к дорожке и, натужно ревя двигателями, понесся вдоль нарисованной на ней белой линии.
Гиммлер протер заспанные глаза и выглянул в иллюминатор.
— Что такое? Это же не Берлин!
— Так точно, господин рейхсфюрер, — поддержал его адъютант, — Аугсбург. Аэродром доктора Мессершмидта.
