Михаил Попов - Темные воды Тибра
Проконсул обходил «столы», группы рассевшихся прямо на земле или на обломках разломанных осадных башен солдат, неся на вытянутой руке большую чашу с чистой родниковой водой, и всех приветствовал, слыша в ответ восхищенные крики.
Поле пира окружала холодная ночь последнего дня зимы. Еще недавно, еще вчера она казалась враждебной, наполненной угрозами и оскаленными клыками неизвестных опасностей, оттуда доносились нечеловеческие крики какой-то местной нечисти, а теперь аттическая тьма потеплела, оставаясь такой же черной. Ее чернота теперь проявляла свою необыкновенную щедрость, посылая вино и дичь, дикий чеснок и сушеные смоквы, овечий сыр и копченую рыбу.
Голоса странные, правда, все же раздавались, но теперь в них слышалась не угроза, а жалоба.
Сулла вернулся к шатру, туда, где сидели раненые герои, Бруттий Сура лишился глаза и левой кисти. Это ничего, успокоил его проконсул. Оставшегося довольно, чтобы стать сенатором, и он, Луций Корнелий Сулла, проследит, чтобы именно так продолжилась карьера героя афинской битвы.
Рассказывали, что первым ворвался на стены города Марк Атей, – значит, сказал полководец, он получит гражданский венок.
Архелай убыл в неизвестном направлении.
Архелай убит.
Архелай на острове неподалеку от Пирея, где заранее им были подготовлены укрытие и корабли для дальнейшего бегства.
Сулла понимал, что с Архелаем еще будет много проблем. Очень талантливый военачальник.
И с Луцием Корнелием Цинной будет много проблем. Нет, пожалуй что немного. Через неделю до Рима дойдет известие о взятии Афин, Цинна затрясется как собачий хвост. Он начнет искать пути спасения, а не способ победить, а это уже шаг к поражению.
Проконсул не успел углубиться в размышления достаточно глубоко, как услышал, что привычный шум пира вдруг сделался тише, намного тише.
Сулла вскочил на ноги.
Вряд ли это ночная контратака собравшегося с силами Архелая. Скорее всего, за границами лагеря появилась толпа отбившихся от основной армии понтийцев. Несмотря на все выпитое вино, римляне не забывали о службе. Ворота на запоре, часовые на местах.
– Что там? – недовольно поинтересовался проконсул.
И увидел, сквозь строй огромных костров пятеро или шестеро легионеров тащат большую повозку-короб для перевозки камней для баллисты. И в коробе лежит нечто, укрытое большой дерюгой.
– Что там? – повторил вопрос Сулла, когда добровольные «мулы» остановились вблизи от проконсульского шатра. Они тяжело, возбужденно дышали, глаза их горели каким-то совершенно необычным огнем, что не могло быть следствием даже очень сильного опьянения.
Из-под дерюги раздался негромкий, но пронзающий своей жалобностью до самых печенок стон.
Глава двенадцатая
Митридат
86 г. до Р. Х.
669 от основания Рима
– Ты говоришь, Агафокл, они убивали безоружных?
– Да великий царь, и безоружных, и немощных, и детей, и стариков. Кровь стекала по переулкам на Агору и достигала середины голени. Кровь заполнила весь Керамик, разлилась внутри Дипилона.
– Вы пожалели, что не сдались?
– Мы могли бы сдаться, но нас ждал бы такой же исход.
Митридат на некоторое время погрузился под воду, и оттуда подобно киту, которого никому из жителей Средиземноморья видеть в своей жизни не приходилось, выпустил фонтан воздуха, отравленного еще не переработанным алкоголем.
– Но не были ли вы сами виноваты в его жестокости, вы же полгода кричали со стен оскорбительные слова про Суллу и его жену.
– Кричали понтийцы, извини, государь, воины твоей армии. Очевидно, они были более смелы. Да и что можно было крикнуть про Суллу? Самое страшное оскорбление, что он похож на тутовую ягоду, обсыпанную мукой.
Царь еще раз погрузился и вынырнул.
– Некоторых раздражает, когда им напоминают об их веснушках. А что вы кричали про жену?
Агафокл пожал плечами. Он уже понял, что сочувствия от ныряющего царя не дождется и что, может быть, он вообще зря явился сюда со своим трагическим докладом. Митридат более склонен не к жалости, а к раздражению. Но ведь сегодня он стал обладателем золота Клеопатры III, так шушукались слуги. Потеря Афин перетягивает приобретение Египта?
– Про Метеллу, жену Суллы, рассказать особенно нечего.
– Потому что она добродетельна или потому что некрасива?
Не дожидаясь ответа, Митридат в очередной раз погрузился в теплые воды бассейна. Когда он появился на поверхности, Агафокл встретил его рассказом о том, что «этот варвар» ограбил не только храмовые сокровищницы, но и похитил библиотеку Аристотеля, завещанную учителем Александра Феофрасту.
Зная о трепетном отношении понтийского царя к великому македонцу, он рассчитывал этим сообщением пробудить дополнительную ярость Митридата по отношению к римлянам. Люди, наблюдающие со стороны за тем, как развивается война понтийского правителя с Римом, давно уже обратили внимание, что Митридат как бы все еще не включился в нее на всю полноту своих возможностей. Сидит в Пергаме с огромной армией, совершает небольшие вылазки, как это путешествие на Кос, и не спешит непосредственно скрестить свой огромный меч с римским клинком. Смысл миссии Агафокла в том и заключался – побудить Митридата к действию.
– Сулла срубил рощу, где философствовал Платон, очень логично, что вслед за этим он решил уничтожить библиотеку, собранную Аристотелем.
Агафокл был сбит с толку последней фразой Митридата, но попытался еще что-то сказать.
– Он кровожадный варвар, и только такой просвещенный государь, как Владыка Востока…
– Он не кровожадный. Сулла убивает ровно столько, сколько надо, чтобы все греки поняли, насколько опасно сопротивляться его воле. Он не волк, он мясник. А знаешь, чем мясник отличается от волка?
Агафокл вздохнул.
– Мясник разумен, он не любит кровь, он должен приготовить обед. Но его нельзя приготовить, не пролив крови.
– Почему-то ты, государь, склонен говорить об этом человеке сочувственно. Да, он убийца не дикий, но хладнокровный, и именно в этом все его варварство. Только Повелитель Востока, человек греческой культуры…
Агафоклу не дали договорить. Из-за портьеры появился бледный как сама бледность Самокл, рухнул на колени, потом распластался по мокрому камню и подскользнул прямо к царскому уху. Зажмурившись, прошептал в него что-то.
Митридат медленно, страшно выпучив глаза, пошел под воду, и оттуда донесся страшный вопль, перемешанный с водою и обрывками цветов.
Агафокл понял, что ему сейчас лучше удалиться. И правильно сделал. От тех же слуг, что судачили про египетское золото, он узнал, что пришло известие о смерти царского сына Акатия.
