Дмитрий Агалаков - Солдаты эры Водолея
А теперь, спустя пять лет после ее приезда в Никею, у них были сын и дочь…
Вот уже неделю как Александр находился между жизнью и смертью. Лучшие врачи императора пытались вытащить его с того света. Но больше другого его спасала любовь Таис…
Пять дней назад во дворец императора принесли письмо, оно предназначалось Александру Палеологу. Прочитав свиток, стратиг недоуменно покачал головой:
— Ты помнишь Фламинию? — спросил он у своего друга и телохранителя Медведя. — Куртизанку?
— Еще бы, — ответил тот. — Вы по ней сохли!
— Пишет, что скиталась, — объяснил Александр. — Бедствует и умоляет помочь ей. Фламинию можно понять — женщина увядает. Тем более, ее клиенты пали во время битв, а их было немало!
— Битв или клиентов? — спросил Аристарх.
— Того и другого, — улыбнулся стратиг. — Я помогу ей — не стану вспоминать прошлое. Она снимает дом на окраине Никеи. Одно странно, Фламиния просит никому не говорить об этом письме. Почему?
Когда наступил вечер, Александр сел на коня и отправился на окраины города. У крепостной стены стоял двухэтажный дом — он и оказался обиталищем Фламинии.
Она встретила его в пестро расшитой тунике и сандалиях. Ее пышные рыжие волосы были убраны греческим узлом на затылке, локоны спускались от ушей и касались полуголых плеч. Александр отметил, что зря наводил напраслину на ее внешность — в свои тридцать пять Фламиния выглядела великолепно, немного пополнела в бедрах и груди, но хуже от этого не стала.
— Ах, милый Александр, — едва он вошел и за ним закрылась дверь, воскликнула она и призывно протянула к нему руки.
И он послушно обнял ее. Кожа Фламинии все так же была чиста и благоухала. Щеки горели искусственным румянцем. Привычка — ее ничем не вытравишь! Только вот тени, следы бессонницы, пролегли под ее глазами. Да и сами глаза куртизанки казались больными, выплаканными и бегали чересчур быстро, словно что-то тревожило и заботило ее сверх всякой меры…
Она легла на одно ложе, его уложила напротив — через небольшой низкий столик, уставленный яствами. Воркуя, Фламиния сама ухаживала за гостем — наливала вино, подавала фрукты.
— Я слышала, у тебя двое прекрасных малышей? — улыбнулась она.
— Да, мальчик и девочка, — гордо ответил Александр.
— Как я завидую тебе, а вот мне Господь не дал детей! — Неожиданно в ее глазах, точно против воли, заблестели слезы. — Кто что заслужил, то и получает!
Они выпили вина, закусили персиками и грушами. Фламиния рассказала, как бедствовала и скиталась эти двенадцать лет, и вот наконец нашла пристанище.
— Мне нужно выкупить и украсить дом, купить новые платья, — со вздохом проговорила она, — нанять хорошую прислугу, которая достойна меня. Я хочу начать свою жизнь в Никее заново. Помоги мне, милый Александр!
Она назвала сумму — и он согласился.
— Разбогатеешь — вернешь, — сказал Палеолог. — А разбогатеешь ты быстро — я не ожидал увидеть тебя такой…
— Какой?
— Все такой же влекущей…
— Спасибо, мой друг. — Фламиния посмотрела на него так, как умела это делать только она. — А ты бы не хотел вспомнить прошлое?
Она умело повела рукой, и платье сползло с ее плеча, глубоко обнажив грудь.
— Хотел бы, если бы не был женат, — честно признался он. — Что-то мне жарко… Фу!
До того радушная, теперь Фламиния точно боялась встретиться с ним взглядом. Так и вцепилась в свой кубок с вином, прижав его к полной полуобнаженной груди.
— О, Господи, мне жарко, — повторил он. — Что у тебя за вино?
Через силу она подняла на него глаза — неспокойные, бегающие, и тут же отвела взгляд. Александр хотел было привстать, но, чувствуя, как силы уходят, ухватился за край ложа.
— Фламиния, что с твоим вином?!
Куртизанка не ответила. А он, едва проговорив это, повалился с ложа на пол. Александр лежал, чувствуя, что руки и ноги его не слушаются. Голова гудела. В ней стучал огромный колокол: «Донн! Донн! Донн!» И еще — оса в желудке! Он точно проглотил ее, и теперь она жалила его внутри. Он уловил до смерти испуганные глаза Фламинии, которая, сжавшись на своем ложе, смотрела на него, не отрываясь. Голова Александра оказалась на ее отставленном башмаке, и он видел, как дальнюю штору в глубине комнаты чья-то рука отвела в сторону и сюда вышли двое. Крупный широкоплечий и широкоскулый человек с длинными рыжими волосами, в длинном плаще, и женщина с ним. Мужчина был одет в греческую далматику, у его пояса висел меч. Вдвоем, они подошли к нему. Нагнулись. Правый глаз женщины закрывало бельмо.
— Это он! — прошипела она. — Он!
— И я узнаю его! — с восторгом сказал мужчина. — Это и впрямь — он! Лет десять назад мы дрались с ним на мечах в порту Юлиана, в Константинополе! Все, как вчера!
Мужчина разогнулся, шагнул к Фламинии.
— Ты хорошо поработала, девочка!
— Где мой сын? — спросила она. — Куда вы дели его?
— Мы оставили его на паперти церкви Святого Павла, — рассмеялся мужчина.
— Вы обещали отдать мне его! — закричала Фламиния.
— Тебе он больше не нужен, — сказал мужчина. — Теперь о нем позаботятся ваши греческие попы.
— Что значит, не нужен?!
— Скажите ей, что это значит! — усмехнулась одноглазая ведьма.
Мужчина ухватил Фламинию за волосы и приблизил ее лицо к своему лицу.
— Я бы развлекся с тобой, но ты мне нужна для другого!
— Что? — воскликнула куртизанка. — О чем вы говорите?!
— Впрочем, — он ухватил край ее туники у груди и рванул вниз — материал с треском разошелся, полная грудь женщины вывалилась наружу. — Какие плоды!
— Зачем это? Зачем?! — закричала Фламиния.
— Пора ей сказать, зачем! — зло бросила ведьма, обошла стол и вытащила из ножен Александра, ставшего немым свидетелем этой сцены, его меч. — Каков? — она взглянула на рукоять. — Такой меч не спутаешь ни с одним другим! Меч стратига Александра Палеолога! Возьмите, герцог, — она подала его спутнику. — Раньше закончим — раньше уйдем!
— Если бы ты захотела убить любовника, — принимая оружие, обратился к Фламинии ее гость, — куда бы ты вонзила ему меч?
По лицу Фламинии текли слезы, смывая краску и грим.
— Ну, не тяни! — Рыжеволосый поднес меч к ее губам.
— В сердце, — дрожащим голосом ответила куртизанка.
— Она права! — Он оглянулся на ведьму. — В сердце! — Крепко держа Фламинию за волосы, Рыжеволосый приблизил ее лицо к себе. Обнюхал волосы над ухом, шею. — Как ты пахнешь! Так пахнут только гречанки! — Он кивнул. — Именно — в сердце!
Он направил меч под левую грудь женщины.
