Тайна Моря - Брэм Стокер
Заперев за собой дверь и выведя велосипед, я тихо отправился к утесу. Чуть ниже края, уложив на него голову, спала Гормала. Поначалу, зная коварную натуру старухи, я принял это за притворство, но, приглядевшись, понял, что ее сон неподделен. Выглядела она уставшей, и я решил, что последних сил ее лишила вторая ночь в дозоре. И хорошо, что она уснула, иначе бы неизбежно увидела нас. Выбранная ею позиция открывала вид на тропинки как налево, так и направо от дома; только перебравшись через холм, оставляя между нами и нею дом, мы смогли бы избежать ее пытливого взгляда. И все равно, будь достаточно светло, она бы увидела нас на дороге, если бы мы направились в глубь суши, к Уиннифолду. Я почувствовал жалость: такой старой и немощной она выглядела — и все же сколько было целеустремленности в ее сильном суровом лице. Теперь я мог себе позволить сострадание: моя жизнь вошла в счастливую колею. Мне досталась Марджори, а нам обоим — сокровища!
Я не стал тревожить старуху; накинул бы на нее какое-нибудь покрывало, но боялся, что тем самым разбужу ее и сам раскрою наши планы. И мне трудно было бы объяснить, почему я не сплю и блуждаю в такое время ночи — или утра: я толком и не знал, как назвать эту пору. Не легче, чем самой Гормале объяснить, как она попала сюда.
Воссоединившись, мы с Марджори как можно скорее покатили к Крому: торопились водворить ее в замок до наступления дня. С некой примесью страха, поскольку опыт прошлой ночи еще не выветрился из памяти, следил я, как Марджори спускается в пещеру после того, как мы откатили камень. И ее саму не обошли мрачные предчувствия — это я понял по интонации, с которой она просила не бояться за нее. Благополучно добравшись, она обещала подать знак с крыши взмахом белого платка.
Глядя поверх монумента на замок, я ждал с тревогой, которой не мог скрыть от себя. Серый рассвет все бледнел и бледнел, небо прояснялось на глазах. В окрестностях тут и там раздавался одинокий щебет проснувшейся птицы. Для меня же существовала только крыша замка, голая и холодная за морем древесных крон. Вскоре — и гораздо скорее, чем я мог ожидать, — я увидел, как на крыше вспорхнул белый платок. У меня екнуло сердце: Марджори в безопасности. Я помахал своим платком — она ответила, после чего новых знаков не последовало. Я ушел удовлетворенным и стремглав покатил обратно в Круден. В Уиннифолд я въехал еще совсем рано. Мне не повстречалось ни души, и я тайком прокрался сзади своего дома.
Осторожно взглянув в переднее окно, в растущем утреннем свете я увидел Гормалу — все еще на краю утеса, неподвижную и явно спящую.
Ненадолго прилег и я и дремал, пока не стало совсем светло. Затем, после холодной ванны и чашки горячего чая, я отправился в Кром, подгадывая свое прибытие к раннему завтраку.
Меня встретила миссис Джек, лучась улыбкой. Так она была добродушна, так откровенно рада меня видеть, что я не удержался и поцеловал ее. Это ничуть ее не смутило — казалось, мой поступок ее тронул и вызвал улыбку. Затем вошла сияющая Марджори. Она приветствовала меня улыбкой и тоже приязненно поцеловала миссис Джек. Затем удостоила поцелуем и меня, и от радости в ее глазах мое сердце запело.
После завтрака она села на подоконнике с миссис Джек, а я подошел к камину закурить сигарету. Стоя спиной к огню, я любовался Марджори: каким же удовольствием было видеть ее.
Наконец она сказала миссис Джек:
— Вы не испугались, когда я не вернулась позапрошлой ночью?
Пожилая дама кротко улыбнулась и ответила:
— Ничуть, дорогая моя!
Марджори поразили ее слова.
— Почему же?
Добрая старушка посмотрела на нее нежно и серьезно:
— Потому что я знала, что ты со своим мужем — а для юной леди нет ничего надежнее. И — о! — дорогая моя, я не могла этому нарадоваться; а то я уже начала тревожиться и чуть ли не печалиться из-за тебя. Негоже, неестественно двум молодым людям, как вы с мужем, жить порознь.
Отвечая, она взяла руку Марджори в свои и с любовью ее поглаживала. Марджори отвернулась от нее, а бросив на меня взгляд из-под ресниц, и от меня тоже. Миссис Джек продолжала свою серьезную и нежную нотацию для девушки, которую так любила и которую вырастила. Так не мать поучает дитя — так пожилая женщина дает совет молодой:
— О! Марджори, дорогая моя, когда женщина берет себе мужа, она отдает себя. Это и правильно, и к лучшему для нас, женщин. Как нам приглядывать за мужчинами, если все время думать о себе! А пригляд за ними нужен, уж поверь моему опыту. Ведь они всего лишь мужчины, голубчики наши! Твое воспитание, дитя мое, не привило тебе потребности в них. Но ты бы сама все поняла, если бы в детстве побывала на равнинах и в горах, как я, если бы утром, провожая папу, или брата, или мужа, не знала, увидишь ли их вечером снова — или увидишь только, как их принесут. А потом, когда окончена работа, или стычка, или что бы то ни было, и смотришь, как они возвращаются домой грязные, потрепанные и голодные, а то и больные, и раненые — в мое время индейцы наделали много бед со своими старыми добрыми луками и новыми скверными ружьями, — где еще нам быть? Или что за женщины мы были бы, если б не приготовили все к их возвращению! Моя дорогая, полагаю, ты уже знаешь, что мужчина — это дело очень хорошее. Пускай он бывает сердитым, или властным, или неприятным, если на него вдруг что найдет, но все-таки он мужчина, за что мы их и любим. Я уже гадала, есть ли в тебе женские чувства, когда наблюдала, как ты день за днем отпускаешь
