28 мгновений весны 1945-го - Вячеслав Алексеевич Никонов
Скрытый сарказм сталинского письма – «зная Вас, я не сомневался» – явно ускользнул от Черчилля. Тот был в восторге от послания Генсека, сочтя его самым дружественным во всей их многолетней переписке.
Стеттиниус передал письмо аналогичного содержания от американского президента в руки Громыко в Сан-Франциско.
Граф Бернадотт снова отправился в Германию, чтобы сообщить Гиммлеру вердикт лидеров Большой тройки. Но того уже и след простыл.
Наступление союзников в Италии и действия их войск в долине реки По стали сигналом к восстаниям на севере страны. В крупных городах – Милане, Венеции – власть стала переходить де-факто в руки движения Сопротивления, возглавленного Комитетом национального освобождения Северной Италии (КНОСИ). Но там еще стояли немецкие гарнизоны и управляемые ими вооруженные силы итальянских фашистов. Ситуация быстро катилась к гражданской войне, и ее еще с осени 1944 года попытался разрулить архиепископ Милана, посадив за стол переговоров фашистов с партизанами.
Бенито Муссолини долгое время был бескомпромиссен и призывал фашистов к битве до последней капли крови. Но 25 апреля, когда силы национального освобождения начали всеобщее восстание, он дрогнул. Дуче был готов отдать приказ о роспуске остатков своих вооруженных сил и теперь сам просил архиепископа Милана организовать ему встречу с подпольным КНОСИ. Муссолини отправился из своей резиденции на озеро Гарда в Милан, чтобы лично начать переговоры с лидерами итальянского Сопротивления.
Далее показания участников переговорного и последующего процессов расходятся в деталях, но суть такая. Во второй половине дня Муссолини приехал в резиденцию архиепископа. Вскоре прибыли приглашенные кардиналом генерал Кадорна, члены КНОСИ Марацца и Ломбарди, другие представители партизанских сил. Началось обсуждение плана перемирия, по которому партизаны складывали оружие в том случае, если то же делали фашисты.
Судя по тому, что переговоры шли долго, какая-то договоренность не исключалась. На руках у Муссолини был такой сильный козырь, как присутствие немецких войск. Встречу сорвал один инцидент. Появился военный министр Итальянской Социальной республики Родольфо Грациани и заявил, что он только что узнал о планах немцев сдаться союзникам без согласования с итальянцами. Считается, что Муссолини после этого произнес:
– Они (немцы) всегда общались с нами как со слугами, а под конец они предали меня.
Затем он ушел со встречи в сопровождении своей свиты, заявив, что планирует отправиться в Вальтеллину (горный район на самом севере Италии рядом с Восточной Швейцарией) с наиболее верными соратниками и возглавить сопротивление англо-американским оккупантам. Муссолини заехал в немецкую префектуру в Милане, где сказал младшему офицеру:
– Ваш генерал Вольф нас предал.
В колонне из десяти машин он отбыл в район озера Комо, где в одноименном городе занял вместе с соратниками здание местного муниципалитета и остановился там на ночлег.
Между тем переговоры с Вольфом, сам факт которых сильно расстроил Муссолини и сыграл роковую роль в его судьбе, так и не возобновились. Даллес писал: «Днем 25 апреля Вольф сообщил мне, что ему необходимо возвращаться в Италию… Вольф также отметил, что Северная Италия сейчас взбаламучена, и если он в ближайшее время не вернется в свой штаб, то может обнаружить дороги, перерезанные партизанами… Вечером 25 апреля Вольф в сопровождении Гусмана уехал поездом на юг к итальянской границе».
Граница со Швейцарией в те дни пользовалась повышенным спросом со всех сторон.
Но история с Вольфом вовсе не закончилась. На сей раз – с учетом «бернского инцидента» – западные партнеры решили поставить Москву в известность.
Черчилль 25 апреля написал Сталину: «Настоящее послание касается “Кроссворда”. Германские эмиссары, с которыми некоторое время назад нами были порваны все связи, в настоящее время вновь прибыли на Люцернское озеро. Они заявили о том, что они уполномочены осуществить капитуляцию армии в Италии… Не будете ли Вы любезны немедленно же послать русских представителей в ставку фельдмаршала Александера… Наш штаб информировал американский штаб с тем, чтобы Объединенный Англо-Американский штаб смог в том же самом духе дать указания фельдмаршалу Александеру, которому будет предложено держать Ваше Верховное командование полностью в курсе дел через английскую и американскую военные миссии в Москве».
В Вашингтоне в тот день встреча на Эльбе стала главной новостью. Трумэн по этому поводу отправил Сталину прочувствованное послание, в котором не мог избежать намека на разъединяющие обстоятельства: «Соединение нашего оружия в сердце Германии имеет для всего мира значение, которое не останется не замеченным им… Народы, которые могут вместе разрабатывать планы и вместе сражаться плечом к плечу перед лицом таких препятствий, как расстояние, языковые различия и трудности коммуникаций, какие преодолели мы, могут вместе жить и могут сотрудничать в общем деле организации мира во всем мире».
О личной встрече с президентом Трумэном просил Стимсон, и 25 апреля он получил аудиенцию. О содержании беседы говорит подготовленный к ней меморандум военного министра: «Не позже чем через четыре месяца мы, судя по всему, завершим производство самого ужасного оружия, когда-либо известного в человеческой истории, один боеприпас которого может уничтожить целый город… Однако абсолютно очевидно, что мы не в состоянии сохранить за собой эти преимущества на неопределенное время, так как… различные исходные данные, связанные с открытием секрета атомной бомбы и ее производством, хорошо известны многим исследователям во многих странах, хотя немногие ученые сейчас знакомы с процессом в целом… Весьма вероятно, что в будущем бомба может быть изготовлена и малыми странами, и даже группами людей или в более короткий срок большой страной».
Стимсон предлагал создать международный контрольный орган, который бы распоряжался ядерным оружием, систему инспекций. «Это… предполагало еще невиданную, высочайшую степень интернационализации политического мышления всего мирового сообщества». Трумэна идеи международного контроля совсем не вдохновили. В отличие от идеи использовать бомбу для ускорения окончания войны.
Конференция Объединенных Наций пышно открылась 25 апреля в 16.30 в Опера Хаусе Сан-Франциско. В зале были установлены флаги 46 государств-учредителей. Между флагами стояли четыре позолоченные колонны, олицетворявшие «четыре свободы», обещанные Рузвельтом: мнений, вероисповеданий, свободу от нищеты и от страха. Десятки прожекторов освещали модернистский зал со стенами из стали и бархата. Многочисленные делегаты разместились в обтянутых красным плюшем креслах партера. Амфитеатр и галереи облепила пресса – событие освещали две тысячи журналистов – и зрители.
Трумэн не соизволил почтить учреждение ООН личным присутствием, ограничившись обращением к участникам заседания по радио из Вашингтона.
Президент США в мемуарах напишет: «Я всегда был уверен в том, что, если суверенные нации мира объединятся во всемирную организацию и дадут ей разумный шанс работать, мир станет реальностью.
