Пастушок - Григорий Александрович Шепелев
– Да ты погоди, я с тобой! – вскричала игуменья, резво бросившись ей вдогонку, – отроки без меня тебя не пропустят, от тебя пахнет вином!
– Быстрее, быстрее, госпожа Янка! – подпрыгивала на месте Зелга, как будто каменный пол под её ногами был раскалён. При этом она следила за княжной Настей. Та устремилась к дверям дворца – конечно же, для того, чтобы поднять на ноги, взбаламутить, ошеломить, увлечь за собою весь верхний Киев.
Наперегонки добежав до гридницы, у которой стояли более строгие отроки, чем внизу, монахиня и рабыня сами открыли двери и ворвались на Совет.
Великий киевский князь, сидя на золотом троне своих предков, уже часа полтора говорил с дружиной о самых разных делах. Обсуждались планы по укреплению городов, по освобождению караванных путей от разбойников. Был отправлен к смоленскому воеводе Вольга Всеславьевич, потому что Смоленск перестал справляться с лихими шайками. И теперь Мономах внимательно слушал сотника Ратшу, который ему докладывал, что творится на дальних степных заставах. Все остальные тысяцкие и сотники также слушали, чинно сидя на длинных дубовых лавках, стоявших вдоль белых стен. Две женщины оборвали Ратшу на полуслове.
– Да говорите поодиночке! – крикнул им князь Владимир, когда они, подбежав, так застрекотали своими длинными языками, что ничего невозможно было понять, – сначала говори ты, дочь Аюка… забыл, как тебя зовут!
– Зелга, Зелга, – нетерпеливо напомнила мать игуменья, будто Зелга сама не могла представиться. А та взвыла, больно царапнув себя по щекам ногтями:
– Похищена госпожа!
– Твоя госпожа? Евпраксия?
– Да, Евпраксия! Час назад поймали её арканом возле Почайны и утянули в лес! Мальчик-половчанин на рослом, сером коне всё это проделал! След ещё не остыл! Отправляй погоню, великий князь!
Дружинники встали с мест. Лицо Мономаха только слегка напряглось. Стискивая пальцами подлокотники своего престола, он поглядел на сестру.
– Что знаешь об этом, Янка?
– Надо бы опросить свидетелей, братец, – пробормотала игуменья. Больше ей сказать было нечего, потому что она ни черта не знала. И не успела начать осыпаться со стен побелка от грозных криков дружины, как двери гридницы вновь открылись, и вбежал отрок, вымокший от дождя. Приблизившись к Мономаху, он с заиканием простонал:
– Беда, государь! Многие свидетели видели, как какой-то всадник около Северных ворот напал на твою племянницу – дочь Путяты, Забаву! Она утащена в лес за прибрежным полем! По Киеву идут слухи всякие нехорошие!
– Не Забава её зовут, – с внезапным ледяным бешенством бросил князь. Засверкав глазами на молодых воевод, он возвысил голос:
– Фома! Войтишиц! Касьян! Что встали, как пни? Снарядить погоню! Вольга уже ускакал?
– Уже ускакал, умчался быстрее ветра! – с отчаянием сообщила Зелга, всё же отметив, что воеводы бросились исполнять приказ с отменною быстротою, а вслед за ними ринулись сотники, – да, его уже не догнать! Как же без него теперь обойтись?
– Ратибор, тащи ко мне всех свидетелей! – продолжал приказывать князь среди оглушительной суеты, – Мирослав! Прознай, что творится в Киеве. Вельямин! Отправляй разъезды на все дороги, на все заставы – гонцов! И в Царьград гонца!
– Государь, дозволь прочесать подворья, – дерзко подступил к князю Ратмир, когда престарелые воеводы также засуетились и поспешили к дверям. Княжна Янка плакала, утирая слёзы платочком. Но всем, конечно, было не до неё. Совсем не ко времени инокиня устроила перед князем потоп, опять вспоминая свою и его сестру, которую тоже звали Евпраксией. Жизнь той Евпраксии была страшной и очень рано оборвалась.
Затею Ратмира вполне решительно поддержали десять молодых сотников, задержавшихся в гриднице. Мономах взглянул на них мрачно, вставая с трона.
– Подворья? Ну, и какие подворья вам интересны?
– Прежде всего, подворье митрополита, – сказал Демьян, – очень нам охота туда заехать. Слышали мы, что хитрый патрикий там кого только не привечает!
– Половцев, например, – холодно прибавил Ратмир. Зелга не услышала, что сказал на это великий князь. Она уже выходила с плотной толпой дружинников и бояр, подавленных страшной новостью. Да уж, Евпраксию все любили! А Зелга – больше других. Но всё же поплакать она решила потом, сейчас нужно было срочно заняться более обязательными делами. Прежде всего – поиском ночлега. Домой сейчас возвращаться было никак нельзя. Да, без госпожи там придётся туго! Куда же было податься несчастной маленькой половчанке, сдуру отдавшей свои последние башмачки? И решила Зелга поехать к сёстрам Микулишнам, чтоб у них переночевать. Выйдя из дворца, она села на коня, надвинула шапочку на вспотевший от беготни и тревоги лоб, да и поскакала.
За Днепром небо уже очистилось. Но над правобережьем дождь ещё продолжался, закат скрывался за тучами. Проезжая по улицам, Зелга видела непривычную суету. К Ляшским, Золотым, Жидовским воротам спешили всадники, а на лицах прочих людей, которые собирались большими группами и негромко общались между собой прямо под дождём, читалось смятение. Это же выражение на всех лицах можно было заметить и за воротами, и на пристани. Все как будто ждали чего-то страшного.
Но предместье жило по-прежнему. На дворе Микулы обе его служанки кормили кур под навесом между избой и птичником.
– Вы слыхали новость? – спросила девушек половчанка, въехав в ворота, которые ей открыла одна из них, и сойдя с коня.
– Про твою Евпраксию? – усмехнулась вторая, – как же, слыхали! Она сама всё это устроила, захотела провести время с любовником!
Первая, запирая ворота, с ней согласилась, да что-то ещё от себя добавила. Приказав двум дурам дать вороному торбу овса, Зелга поднялась на крыльцо, миновала сени и вошла в зимнюю половину. Настасья и Василиса сидели в сосредоточенном состоянии за столом, под иконостасной лампадой. Василиса учила свою сестру играть в шахматы заморские. Богатырь Микула пёк пироги в огромной печи. Этим он всегда занимался сам, и все его выпечки были самыми вкусными на Руси.
– Потерпи маленько, – сказал он Зелге, когда уселась она с голодным лицом за стол, – дай тесту поспеть! Пироги должны быть румяными, будто солнышко. Даром, что ли, колосья к нему тянулись?
– Да, да, и пышными, – подсказала мудрая Василиса, отвоевав у сестрицы пешку, а с Зелги сняв её шапочку, чтоб примерить, – как Акулина! Женился бы на ней, батюшка! Сколько можно печь пироги, похожие на неё? Я уже хочу поесть кренделей, похожих на младшую дочь Путяты!
Настасья, глядя на доску, сердито цокнула языком – дескать, нашла время для глупых шуточек! Богатырь Микула молча вздохнул. Акулиной звали одну из двух глупых девок, кормивших кур во дворе. Вскоре они обе явились. И, к счастью, сразу ушли, чтоб ужинать в горнице за сенями. Та самая Акулина приволокла из погреба квас в деревянном жбане, вторая
