Сергей Шведов - Поверженный Рим
– Префект претория Саллюстий прислал мне письмо, в котором умоляет нас не заключать договор с гуннами и помочь деньгами и оружием рексу Валии, – спокойно сказал Перразий. – В Константинополе гуннов опасаются больше, чем готов. И полагают, что война между варварами ослабит и тех и других.
– А если гунны разгромят готов и вторгнутся в пределы Римской империи? – нахмурился Иовий. – Что мы будем делать тогда, высокородный Перразий? Воля ваша, патрикии, но я постараюсь убедить божественного Гонория, чтобы он не отталкивал руку, протянутую каганом Ругилой.
– Ты забыл о наших обязательствах перед готами, магистр, – возразил Иовию комит агентов. – Префект претория Стилихон обещал поддержку Валии Балту в случае нового нашествия гуннов.
– Если поддержку обещал Стилихон, то при чем здесь божественный Гонорий? – подал голос светлейший Олимпий, впервые с начала разговора.
– Стилихон сделал это от имени Гонория, – спокойно отозвался на выпад молодого наглеца Перразий. – И под этим договором стоит подпись императора. Готы рекса Валии вправе будут предъявить нам счет.
– У нас хватит легионов, чтобы этот счет оплатить, – надменно произнес Иовий. – Я считаю вопрос решенным, патрикии. И полагаю, что божественный Гонорий поддержит меня.
– Мне очень жаль, магистр, но ты выбираешь войну, которая может окончиться плачевно для империи.
К сожалению, божественный Гонорий не прислушался к мнению комита агентов. Он заключил союз с каганом Ругилой и тем нанес жесточайшее оскорбление готам. Во всяком случае, именно так расценил действия императора рекс Аталав, рыжий красавец, двадцати пяти лет, прибывший в Медиолан буквально на следующий день после отъезда бека Буняка. Конечно, римские чиновники сделали все возможное, чтобы успокоить разъяренного посла Валии. Высокородный Перразий даже сумел организовать прием рекса Аталава божественным Гонорием. Но, к сожалению, сын Придияра Гаста и император очень не понравились друг другу. Гонорий был разгневан непочтительным отношением варвара как к его священной особе, так и к близким к нему людям. Речь шла о трибуне конюшни Олимпии, которого древинг едва не спустил с мраморного крыльца, когда тот стал путаться у него под ногами, и о сестре императора Галле Плацидии, настолько понравившейся Аталаву, что он во время приема не сводил с нее глаз. А божественный Гонорий питал слабость к своей сестре, которая была моложе его на два года. Этим, собственно, и объяснялась его обида на Аталава Гаста. Император, юноша импульсивный и несдержанный на язык, вспылил в самый неподходящий момент и наговорил послу готов, удивленному столь пылким проявлением чувств, много лишнего. Сиятельной Галле было приказано немедленно покинуть зал для торжественных приемов, что вызвало удивленный шепоток не только готов, но и римских чиновников. К счастью, вмешательство магистра Иовия сбило накал страстей, иначе, чего доброго, пылкий император и вспыльчивый посол вцепились бы в горло друг друга. По мнению Перразия, которое он высказал в частной беседе, все еще можно было поправить, снабдив готов деньгами и оружием. И магистр пехоты, человек от природы сдержанный и не желавший идти на обострение отношений с варварами, склонен был согласиться с комитом агентов.
К сожалению, тонкую интригу римских чиновников разрушил Аталав Гаст. Его угораздило вновь вызвать гнев императора. Причем в этот раз божественный Гонорий разъярился до такой степени, что лекарю пришлось пустить ему кровь, дабы избежать удара.
А виной всему, по мнению высокородного Феона, которое он не преминул донести до ушей императора, послужила легкомысленная супруга бывшего магистра пехоты Сальвиана. Благородная Анастасия была уже немолода и хотя бы в силу этой причины могла вести себя поумнее. Тем не менее это именно она устроила встречу Аталава Гаста с прекрасной Галлой в саду своего дома. Правда, матрона утверждала, что не спускала глаз с молодых людей и поэтому ручается за благонравное поведение как сестры императора, так и варвара. Однако трибун конюшни Олимпий разыскал свидетелей, кои утверждали обратное. По их словам, Аталав и Галла не только ворковали в саду, но и провели ночь наедине. Последнее, скорее всего, было клеветой, но слух о согрешившей дочери Феодосия Великого пошел гулять по Медиолану, к великому неудовольствию божественного Гонория.
– В конце концов, я могу и посвататься, – обиделся на упреки Перразия Аталав.
В принципе, в предложении рекса древингов не было ничего обидного для Гонория. Тем более что Аталав был сыном матроны Ефимии, принадлежавшей к римскому патрицианскому роду. На это Перразий и напирал в разговоре с Иовием.
– Этот брак поможет укреплению империи, – настаивал Перразий. – Аталав Гаст занимает высокое положение в готском стане. Мы сможем установить добрые отношения с готами на многие годы вперед. Кроме того, чрезмерная забота божественного Гонория о своей сестре уже породила множество слухов, весьма оскорбительных для императора-христианина.
Последнее было правдой. Об этом действительно шептались в Медиолане. И если на связь Гонория с Олимпием церковь в лице епископа Амвросия смотрела сквозь пальцы, то телесную близость императора с собственной сестрой нельзя было допустить ни в коем случае. Именно поэтому магистр Иовий слушал комита агентов с большим вниманием и даже сочувствием.
– К сожалению, рекс Аталав язычник, – напомнил Перразию магистр, – и это может породить большие трудности.
– Зато мы можем потребовать от готов более лояльного отношения к христианам и поставить это главным условием нового союза.
– Я поговорю с епископом Амвросием, – кивнул Иовий. – Возможно, нам удастся убедить Гонория в выгодности этого союза.
Гонорий узнал о притязаниях наглого варвара от верного друга Олимпия. Гнев императора был ужасен, что заставило трибуна конюшни призадуматься. И даже почувствовать легкий укол ревности. До сих пор он считал слухи, порочащие Гонория и Галлу, абсурдными. Их симпатии не выходили за рамки отношений брата и сестры, любящих друг друга в силу кровного родства. Чего удивительного, а уж тем более предосудительного в том, что Гонорий, рано потерявший отца и мать, сильно привязан к сестре? Скорее всего, слухи о возможной близости Гонория и Галлы исходили от комита схолы агентов Перразия, который выступал за союз с готами. Но союз империи с язычниками укреплял позиции партии Стилихона в ущерб христианской партии, и епископ Амвросий не мог этого не понимать. К сожалению, магистр пехоты Иовий заколебался в самый неподходящий момент. Будучи фанатичным сторонником христианской веры, он слишком уж усердно, по мнению Олимпия, заботился о добродетели. В конце концов, и сам Олимпий был добрым христианином, пусть и не без греха. Этот грех ему отпустил сам епископ Амвросий, хотя и попенял молодому трибуну на распущенность. Но, во-первых, Олимпий пошел на близость с императором не по своей воле, а по совету высокородного Феона, а во-вторых, эта близость позволила подорвать влияние на императора префекта Стилихона, вознамерившегося окончательно прибрать к рукам божественного Гонория, выдав за него свою дочь. Так что дело здесь было не в распутстве, а в очень тонкой политической интриге, проведенной людьми, заботящимися в первую очередь о благе империи и христианской вере. Так, во всяком случае, объяснял сложившуюся ситуацию высокородный Феон, к которому Олимпий частенько обращался за советом. Вот и в этот раз комит финансов очень внимательно выслушал встревоженного трибуна конюшни.
– Мы не можем допустить этот брак ни в коем случае, – произнес он наконец после долгого раздумья.
