Иван Алексеев - Западня для леших
В то время, когда Катька входила в палаты к Басмановым, а гонец, отправленный из усадьбы, галопом влетал на окраинный рынок, на котором располагался оперативный штаб отряда, Михась в сопровождении Разика и трех бойцов прибыл к знакомым воротам нового царского дворца за Неглинной. Он спешился и принялся снимать с себя оружие и амуницию, передавая их сопровождавшим. Затем Михась подошел к Разику. Они некоторое время молча смотрели в глаза друг другу, затем обменялись крепким рукопожатием.
– За сестренкой пригляди, если что, – тихо сказал Михась. – И Джоане передайте…
Он не закончил фразы, замолчал.
Разик не стал произносить лишних слов, а только кивнул в ответ.
Михась резко повернулся и зашагал к воротам. Десятник незаметно осмотрелся по сторонам, развернул коня, и маленький отряд неспешно тронулся в обратный путь. Но, проехав две-три улицы, бойцы направились не к окраинному рынку или к усадьбе Ропши, а спустились к болотистой пойме Неглинной и, скрывшись от посторонних глаз в густом ивняке, бесшумно двинулись по направлению ко дворцу. Вскоре они достигли места, из которого можно было видеть часть дворцовой ограды и возвышающийся над ней терем. Из почти непроходимых кустов трижды прокричал куличок, Разик дал команду спешиться, и вскоре они присоединились к тройке особников, заранее облюбовавших себе место для наблюдения и расположившихся там в ожидании дополнительных сил.
Тем временем Михась, сопровождаемый несколькими опричниками, которые бросали на него косые взгляды и мерзко ухмылялись, перемигиваясь друг с другом, поднимался на красное крыльцо. Там его поджидал еще один опричник, худой и вертлявый, бегающие глазки и непрерывно двигающиеся пальцы которого невольно вызывали смутные воспоминания о базарных ворах, срезающих в толпе кошельки. Он кинулся к Михасю с распростертыми объятиями, приговаривая: «Ну, наконец-то свиделись, дай-ка на тебя поглядеть, друг любезный! Давненько ты у нас не показывался». При этом он быстро и сноровисто похлопал лешего по бокам и по груди, погладил руками по спине и по бедрам, затем присел и, воскликнув: «А сапожки-то у тебя знатные, и покрою удивительного!» – провел пальцами за голенищами.
Михась терпеливо перенес незамысловато залегендированный обыск, сам в ответ похлопал опричника по плечу и произнес с подчеркнутой приветливостью: «Здравствуй, здравствуй, друг, я ужо по тебе соскучился!» – чем несколько сбил с толку сопровождающих, которые привыкли, что посетители, поддавшись на отвлекающий маневр и не замечая, что их обшаривают, обычно смущенно отнекивались от знакомства с чересчур гостеприимным опричником.
Наконец они прошли в пиршественную палату. Михась, войдя в обширное помещение с высокими потолками, поддерживаемыми несколькими резными деревянными колоннами, с узкими окнами в два яруса на противоположной от входа стене, облегченно вздохнул. Он запоминал повороты внутри дворца и понял, что при подготовке плана операции они не ошиблись в своих расчетах и окна палаты выходят именно туда, куда надо. Чуть задержавшись в дверях, Михась окинул место предстоящей схватки профессиональным взглядом. Палата богатством своего убранства напомнила ему адмиральскую каюту испанского галиона, в которой почти год назад он едва не погиб во время жесточайшего абордажа, хотя, конечно же, их размеры были несопоставимы. Стены были обшиты гладкими дубовыми досками. Это сразу же осложнило предстоящую задачу, но Михась тут же справедливо отметил про себя, что это еще не самое страшное. Зато окна, в частый переплет которых были вставлены кусочки тончайшей слюды, были распахнуты настежь. Ветерок, дувший из этих окон, расположенных, по канонам современной архитектуры, под самыми сводами, гулял по верху и не задувал пламени многочисленных факелов и лампад, ярко освещавших пиршественную залу, у левой от входа стены которой возвышался помост с царским креслом и столом. На некотором расстоянии от помоста были расставлены буквой «П» длинные пиршественные столы для гостей, окруженные тяжеленными дубовыми скамьями с полированными сиденьями.
Сопровождающие провели Михася к столу, являвшемуся как бы верхней перекладиной «П», расположенной параллельно царскому помосту на дальнем от него конце стола. Лавки стояли только с наружной стороны столов, внутреннее пространство буквы «П», обращенное к царскому креслу, предназначалось для хождения слуг, разносивших блюда, песельников, скоморохов и плясунов.
Михась и сопровождающие направились к большой группе гостей, стоявших у стены справа от входа, ожидавших появления государя и приглашения к столу. Разумеется, это были в подавляющем большинстве ближайшие царевы опричники. Среди них находились несколько бояр, затравленно озиравшихся по сторонам, жалкими подобострастными улыбками отвечавших на наглые взгляды и оскорбительные высказывания. Кроме того, в числе гостей Михась с удивлением обнаружил начальника городской стражи Коробея и подьячего Якушку, которые, в отличие от бояр, чувствовали себя среди опричников привычно и вольготно, вместе ржали над какими-то понятными только избранным шутками. Михась не стал смешиваться с этой стаей, прислонился спиной к стене и начал сосредоточенно осматривать палату. Но его, конечно же, не заставили скучать в одиночестве. Опричники, оставив в покое бояр, обступили лешего плотным полукругом.
– Здорово, дружинник! – насмешливо поприветствовал его Коробей.
– Здравствуй, начальник, – спокойно ответил Михась, продолжая смотреть сквозь окружившую его толпу на противоположную стену и расположенные на ней окна.
– Как же это вы под самым своим носом воровского пособника, Степку, не разглядели? – спросил Коробей. – Он, иуда, не только разбойников покрывал да способствовал, а еще и на царевых опричников руку свою поганую поднять осмелился!
На лице Михася не дрогнул ни один мускул. Он прекрасно знал, для чего предназначено словесное давление перед боем, поэтому полностью отключился от разговоров, призванных вывести из душевного равновесия, концентрировался и настраивался на предстоящую смертельную схватку.
Так и не дождавшись от дружинника какой-либо реакции на свои слова, Коробей растерянно оглянулся на дружков. Те насмешливо загалдели, замахали руками. Михась продолжал стоять спокойно и неподвижно, прекрасно понимая, что его пригласили сюда не для того, чтобы просто удавить и затоптать перед началом пира, а для долгого и веселого развлечения в процессе еды и пития.
Из рядов опричников, раздвинув их могучим плечом, к Михасю протиснулся здоровенный детина и, дыша ему прямо в лицо омерзительным зловонием, издевательски произнес:
