Джерри Старк - Пять писем к Сяо Хэ
— Встань на колени, — сказал мне человек по прозвищу Таящийся Дракон. — Займи свой болтливый рот тем делом, для которого он воистину предназначен. А уши держи открытыми, потому что мне надлежит говорить, а тебе — слушать и запоминать.
— Но… — растерянно заикнулся я.
— Что я сказал? — повторил Цзян Лун с той же равнодушно-ленивой интонацией. Пугавшей меня куда больше, если бы он орал, угрожал мне жестокой расправой, башней Пенсюнь или изгнанием из столицы. Он был неодолимой силой, которой я не мог противопоставить ровным счетом ничего. Только смирение и покорность.
Стоять на коленях в снегу, пусть и неглубоком, было зябко и холодно. Подол одежды немедленно намок и заиндевел, морозные струйки поползли вверх по ногам. Мой рот был занят ублажением нефритового жезла господина Луня. Его пальцы больно и жестко дергали меня за волосы, разрушая прическу и задавая угодный ему ритм. Его голос звучал у меня высоко над головой:
— Мин Хоу всегда был болваном, неспособным толком воспользоваться своей выгодой. У него даже не хватило ума придержать язык за зубами, так он был счастлив пинками согнать дядюшку с нагретого места. Он сболтнул, якобы именно ты подал ему пару толковых советов. И я задумался — почему, собственно, ты все еще здесь? И, если ты здесь, какие от тебя могут быть польза и толк — кроме вот этих? — он толкнулся бедрами вперед, загоняя свое сокровище глубже и глубже, пока я не начал давиться скользкой чужой плотью, задыхаясь и кашляя. Цзян мимолетно шлепнул меня тяжелой ладонью по макушке — видимо, мои судорожные трепыхания раздражали его. — И тогда я осознал: ты — недостающее звено в моих планах. Маленькое звено, без которого не замкнуть огромную цепь. Ты ведь нынче ходишь в лучших дружках выскочки Чэна, что метит в родственники императора? Его место — в глухой провинции, с вилами подле навозной кучи, а не рядом с принцессой. Супругом госпожи Фэй должен стать достойный человек, а не туповатый солдафон. Этот брак никогда не будет заключен, потому что ты, мой маленький пронырливый Юйхуань, разрушишь его.
Цзян Лун потянул меня за волосы назад, дав краткую передышку. Ему хотелось увидеть мое лицо. Убедиться, что я слышал каждое слово.
— Понял меня, украшение из фальшивой яшмы?
Я торопливо закивал.
— Вот и умница, — блаженство отдыха закончилось, настало время тяжкого труда. Ноги ниже колен у меня закоченели и ничего не чувствовали, пересохшие язык и горло онемели. — Поговорим о том, что тебе надлежит совершить. Было бы замечательно, если бы кто-то из облеченных доверием друзей принцессы Фэй узрел, как доблестный Чэн названивает в твой гонг, но… Чудес в этом мире не бывает. Чэн Лян никогда не прельстится такой дешевкой, как ты. Значит, до принцессы должны дойти слухи о подвигах Чэна в чайных домах, его проигрышах и немалых долгах ростовщикам. О том, как дерзко он пренебрегает ее доверием, самоуверенно полагая, что другу императора прощается все. О непочтительных речах Чэна и деяниях, порочащих имя принцессы. Одно упоминание о Чэн Ляне должно вызывать у госпожи Фэй отвращение, — толчки убыстрились, сделавшись чаще и сильнее. Господин Лун глухо охнул, а мой рот наполнился вязким и теплым семенем. Выплеснувшись, он оттолкнул меня, и я неуклюже растянулся на обжигающе колючем, царапающем кожу снегу. Цзян Лун оправил смявшуюся одежду, пренебрежительно взирая на меня сверху вниз. Убедившись, что я не собираюсь вскакивать и вообще шевелиться, а только кашляю и отплевываюсь, раздраженно ткнул меня ногой:
— Не прикидывайся. От этого еще никто не умирал. Посмотри сюда, — я безуспешно попытался приподнять отяжелевшую голову. Дракон намотал мои растрепавшиеся многострадальные волосы на кулак, вынудив сдавленно взвыть и поспешно сесть. Наклонился, так что наши лица оказались совсем рядом, и, чуть пришептывая, негромко проговорил: — Вздумаешь удрать — разыщу. Вздумаешь провести меня — пожалеешь. Сделаешь, что велено… — он многозначительно щелкнул языком, — я позабочусь о тебе. Не разочаровывай меня, Юйхуань. Ты ведь сообразительный молодой человек, заслуживающий своего кусочка счастья. Я могу подарить его тебе. Но поспеши, потому что я терпеть не могу ждать, — Цзян быстро и больно укусил меня за кромку уха, повернулся и ушел. Только снег поскрипывал под тяжелыми шагами.
Равнодушная слива роняла огненно-алые лепестки, а я чувствовал себя самым несчастным человеком во всей Империи. Не помню в точности, как добрался из садов до дома.
С полночи я просидел рядом с раскаленной жаровней, дрожа и кутаясь в самые теплые из одеял, какие только сумел отыскать. Чем бы я не полоскал рот, я не мог избавиться от вяжущего, кислого привкуса семени Таящегося Дракона. Сколько бы кусков угля не запихивал в бронзовую жаровню, проникший в самую сердцевину моих костей холод не желал уходить. Я боялся, моя милая Сяо, никогда прежде я так не боялся. Только теперь я осознал ничтожность и пустоту моих надежд. То, как мало я значил в этом мире. Цзян Лун мог запросто убить меня и бросить остывать под облетающей сливой. Никто не сказал бы ему ни слова. Что я мог противопоставить ему? Ничего. Если я решусь на побег, слуги Дракона отыщут меня в самом дальнем и глухом уголке страны. Смерть тогда покажется мне истинным даром Небес. Господин Цзян не прощает тех, кто помешал его планам.
Дрожащими пальцами я перебирал подвернувшиеся под руку четки. Размышляя о том, достанет ли мне смелости подвести черту под своей жизнью. Умереть — вот надежнейший способ выскользнуть из безжалостных когтей Дракона. Напишу письмо с изложением своих злоключений, отправлю кому-нибудь из дворцовых законников. Досадно покидать жизнь, толком не изведав ее вкуса — но лучше нежные объятия тьмы, чем жизнь в постоянном страхе. Я не справлюсь. Я не в силах исполнить то, что приказал Цзян Лун. Готов поспорить, он сам метит на место будущего супруга госпожи Фэй — с его-то знатным происхождением и древностью рода. Чэн Ляна сошлют в отдаленный северный гарнизон, где его очень скоро прикончат в очередной стычке с кочевниками. Дракон получит свое… и, может, вознаградит меня за верную службу. Правом ублажать его всякий раз, когда того пожелает левая пятка драгоценнорожденного Луна.
Лучше умереть. Да, будет намного лучше умереть.
С этой мыслью я и задремал, свернувшись подле жаровни, как старый бродячий пес.
Я проспал до позднего утра. День не принес облегчения — я словно пребывал в облаке серого, вязкого тумана, в котором бесследно тонули чувства и мысли. Я не мог здраво соображать, не хотел никуда идти или заниматься чем-либо. Нет, прекрасная Сяо, я не испытывал страха, как в прошлый раз — только глухую тоску, тяжелую, словно колодка каторжника. Я волочил ее на себе, незримую каньгу, пригибающую шею и плечи к земле.
