Рафаэль Сабатини - Златоустый шут
— Укрыли бы вы плащом свою лошадь, мессер незнакомец, — посоветовал мне Джакомо.
Он был совершенно прав, но я всего лишь пренебрежительно пожал плечами.
— Пусть лучше сдохнет от холода лошадь, чем я, — грубо ответил я и принялся расхаживать взад и вперед по снегу, чтобы согреться.
Красота зимнего пейзажа никогда не оставляла меня равнодушным. Нередко его находят унылым, сравнивая с буйным ликованием весны, но я всегда попадал под очарование девственной белизны просторов, безмятежных и в то же время величественно-впечатляющих. На восток от Фабриано[23] начиналась широкая равнина, расстилавшаяся между Эзино и Музоне[24] и доходившая до горы Комеро, чья округлая вершина выглядывала из поднимавшейся с моря дымки. На западе же, насколько хватало глаз, все было укутано толстым слоем снега: от едва видимых башен Перуджи[25] до Тразименского озера[26], поверхность которого отливала серебром на фоне заснеженных полей, и от угнездившейся на самой вершине горы этрусской Кортоны[27] до холмов Тосканы[28], напоминавших тяжелые облака, нависшие на горизонте.
Громкий крик и последовавшие за ним проклятия вернули меня к действительности. Мои спутники сбились в кучу возле крутого обрыва на западном склоне холма и напряженно вглядывались в даль, туда, откуда мы только что приехали. Заинтересовавшись причиной их беспокойства, я подошел поближе. Мне показалось, будто внизу на равнине, на расстоянии не более мили от нас, сверкнули на солнце множество зеркал; присмотревшись, я различил отряд солдат в доспехах. Их было никак не меньше дюжины, и они мчались по нашему следу, хорошо заметному в глубоком снегу. Может быть, это и были те самые преследователи, которых опасался Джакомо? И тут у себя за спиной я услышал звонкий голос синьоры, облекший тот же самый вопрос в словесную форму. Она высунулась из окна кареты и пристально следила за приближавшимися к нам пятнышками мерцающего света.
— Мадонна, — испуганно выкрикнул один из конюхов, — за нами скачут всадники Борджа!
— Неужели у страха глаза настолько велики, что тебе удалось разглядеть, кто это, на таком расстоянии? — насмешливо отозвалась она.
Либо Бог наградил этого малого орлиным зрением, либо он в своем воображении увидел то, чего боялся, но ответил он не задумываясь:
— У них на знамени красный бык!
Мне показалось, что она слегка побледнела и ее брови дрогнули.
— Ради всего святого, поехали! — воскликнул Джакомо. — По коням, живее, олухи!
Ему не потребовалось дважды повторять приказ. В мгновение ока все сидели в седлах, а один из слуг занял свое место на передке кареты с вожжами в руках. Весьма бесцеремонно, словно я был одним из них, Джакомо велел мне возглавить вместе с ним кавалькаду. Я не стал особо привередничать, и мы помчались очертя голову по круто уходившей вниз скользкой дороге, ведущей к Кальи, ежеминутно подвергаясь опасности неизмеримо большей, чем та, что грозила нам со стороны преследователей. Страх, подстегивавший этих безмозглых трусов, казалось, заставил их позабыть обо всем остальном, и когда я обратился к Джакомо с увещеваниями, призывая его соблюдать осторожность и сбавить скорость, он лишь повернул ко мне искаженное ужасом иссиня-бледное лицо и прокричал:
— Не время мешкать, мессер. За нами скачет смерть.
— С такой же уверенностью я бы сказал, что смерть скачет перед самым нашим носом, — мрачно отозвался я. — Если вы решили поиграть с ней — не буду вам мешать. Но мне жаль свои молодые годы и совсем неохота свернуть себе шею и остаться здесь кормом для ворон. Я поеду медленнее.
— Gesu![29] — воскликнул он, стуча зубами. — Неужели вы боитесь?
В другое время его слова рассердили бы меня, но, понимая, в каком состоянии находился бедняга, я всего лишь весело рассмеялся:
— Тогда пришпорим лошадей, отважный беглец.
Впрочем, это едва ли возымело действие на бедных животных, которые, надо отдать им должное, вели себя куда более разумно и осмотрительно, чем их седоки. Мне думается, что только благодаря их инстинктивной осторожности да еще, наверное, молитвам, которые мадонна в своей карете возносила к Небесам, мы в целости и сохранности спустились на равнину.
И можно ли винить наших верных скакунов в том, что после напряженного спуска, сколь поспешного, столь же и опасного, сил у них хватило лишь на то, чтобы бежать легкой иноходью? Однако это обстоятельство, похоже, окончательно доконало трусливого Джакомо. Он постоянно оборачивался назад, словно в любой момент ожидал увидеть на вершине холма своих преследователей, и в конце концов натянул поводья и велел остановиться. Тут же заскрежетали кольца отдергиваемой шторки, и в окне кареты появилась головка мадонны Паолы, пожелавшей узнать о причине неожиданной задержки. Джакомо подъехал к ней поближе и убитым голосом произнес:
— Мадонна, наши лошади выдохлись. Бессмысленно ехать дальше.
— Бессмысленно? — вскричала она, и я подивился резким и властным ноткам ее голоса, совсем недавно звучавшего столь мягко и учтиво. — О чем ты болтаешь, плут? Немедленно трогай.
— Что в этом толку? — с дерзким упрямством повторил он. — Еще пол-лиги, в лучшем случае лига, и нас нагонят.
— Но и до Кальи осталось не более лиги, — напомнила она ему. — Там мы непременно достанем свежих лошадей. Не подводи же меня, Джакомо.
— В Кальи не обойдется без проволочек, — не уступал Джакомо, — а sbirri[30] Борджа тем временем без труда выследят нас, — с этими словами он указал на глубокие следы, которые карета оставляла на заснеженной дороге.
— Друзья, я знаю, что вы не бросите меня! — с мольбой в голосе вскричала она, обращаясь к трем другим слугам. — Джакомо оказался трусом; но вы-то не такие, как он, вы же лучше него.
Столь горячий и искренний призыв явно произвел впечатление на слуг, и один из них храбро отозвался:
— Мы с вами, мадонна! Пускай Джакомо остается здесь, если хочет.
Но прохвост Джакомо, тщеславный и злопамятный, видимо, не любил, когда ему перечат и говорят правду в глаза.
— За ваши труды вас и повесят, когда схватят, — пообещал он своим товарищам. — И это произойдет в ближайший час. Если мы хотим спасти свои шкуры, мы не должны никуда двигаться с этого места и сдаться.
Собравшиеся было продолжить путь слуги вновь замерли в нерешительности; увидев, что они колеблются, мадонна выпрыгнула из кареты. Уголки ее тонко очерченного рта подрагивали, выдавая с трудом сдерживаемые эмоции, и на глаза навернулись слезы.
