Джон Биггинс - Австрийский моряк
— Да, — снова промолвил я, вежливо разглядывая татуировку. — Весьма впечатляюще, и осмелюсь предположить, заплаченных денег стоит. Но не всяк моряк, у кого наколка.
— Слышьте-ка, пять лет службы, уволился старшим матросом, да еще две нашивки за успехи в боевой подготовке. Радио-оператор второго класса подводных лодок ее величества, это все про меня. Год на атомных и два года на дизелях.
Последнее замечание пробудило во мне интерес.
— Эге, Кевин, так выходит, между нами есть что-то общее. Я тоже был подводником.
Он недоуменно уставился на меня, не понимая, не подшучивают ли над ним.
— Да ладно! Это когда же было?
— Во время мировой войны четырнадцатого—восемнадцатого годов. Я три с половиной года был командиром подводной лодки.
Взгляд молодого человека стал еще более ошарашенным и подозрительным, но проступило в нем и любопытство.
— Вы? Командиром подводной лодки? Мне казалось, что вы поляк, не немец. Как вы тогда к ним затесались?
— Ну, это история длинная. Во-первых, я скорее чех, чем поляк, а во-вторых, командовал австрийской подлодкой, а не немецкой.
Кевин забыл про работу и подсел рядом со мной на низкую каменную стену. Нюансы европейской истории напрочь сбили его с толку. Он посмотрел мне в глаза с видом следователя, намеренного выбить из подозреваемого признание.
— Давайте-ка все по порядку: вы — польский чех и были командиром австрийской подводной лодки, так?
— Именно так.
— Ага! — На лице его появилось выражение торжества. — Мне известно, что ни черта это не так, потому во-первых, не можете вы быть поляко-чехо-австрийцем, а во-вторых, я сдавал в школе экзамен по географии, и знаю, что Австрия находится в горах. Моя мать была там в прошлом году в турпоездке, так что сведения проверенные.
— Все верно, — кивнул я, забавляясь этой маленькой перепалкой. — Не спорю. Но ты, например, валлиец, а служил в британской флоте. Что до Австрии, то сейчас это маленькое материковое государство, но в мое время представляло собой обширную империю с морскими границами и с внушительным флотом, включая эскадру подводных лодок.
— Да ну? Даже если так, поспорить готов, что вы никого не потопили.
— Напротив. За три года и семь месяцев войны на Средиземном море я потопил броненосный крейсер, эсминец, вооруженный лайнер и подводную лодку. А еще уничтожил или захватил одиннадцать грузовых судов общим водоизмещением в двадцать пять тысяч тонн, и сбил управляемый аэростат… — Кевин смотрел на меня, открыв рот, не в силах вымолвить ни слова. — Помимо этого, я повредил легкий крейсер, эсминец, вооруженный траулер и по меньшей мере два транспорта.
Тут Кевин снова обрел дар речи.
— Старый враль, как только не стыдно в таком-то возрасте, а?
Я понял, что беседа зашло слишком далеко.
— Молодой человек, — заявил я, стараясь принять тон новоиспеченного лейтенанта, оскорбленного в лучших чувствах у входа в кафе-мороженое. — Обязан вам сообщить, что в былые времена, как офицер дома Габсбургов я почел бы своим долгом извлечь кортик и покромсать вас как паршивого пса уже за то, что вы усомнились в моей правдивости. На деле, меня отдали бы под трибунал и лишили звания, если я не убил бы вас на месте. Оскорбивший офицера оскорбил тем самым саму монархию.
К моему удивлению, Кевин тут же раскаялся.
— Прошу прощения, я вовсе не хотел обозвать вас лжецом. Просто все эти вещи, которые вы говорите, выглядят… ну, несколько неправдоподобно. — Тут парень придвинулся поближе. — А как насчет рассказать? Всегда обожал классные истории, с тех самых пор, как будучи пацаном, наслушался их от предка. Пока тот не сбежал.
Потом Кевин понизил голос и сунул руку в задний карман джинсов.
— Как насчет курнуть, а? Старой коровы Фелиции нет сегодня, поэтому она нам не помешает. А то всегда рыщет вокруг да около.
Сестра Фелиция — грузная, уродливая монашка из Познани, которая заправляет повседневными делами приюта с тактом и обаянием старорежимного прусского фельдфебеля. Разве что кончики усов не подкручивает.
Предложение сигареты (вежливо отклоненное, поскольку я уже много лет назад бросил курить) я истолковал как неопровержимый знак доверия и расположения со стороны Кевина. Подложив под голову скатанную куртку, он прикурил и улегся на траве рядом с моим креслом. Потом выдохнул клуб дыма и закрыл глаза. Здесь, в маленьком саду, нас никто не мог увидеть. Из кухни слышался стук кастрюль и чашек, а из открытого окна лестничного проема — характерный звук перебранки двух престарелых поляков, на удивление умиротворяющий на расстоянии, как будто теннисный мячик гоняют туда-сюда по корту. Пользуясь непривычным теплом и безветрием, вились вокруг цветов пчелы, а издалека доносился шум атлантических валов, разбивающихся о берега бухты Пенгадог, а также слабый рокот трактора, работающего на поросших папоротником склонах Сефн-Гейрлвида.
— Ну так расскажете?
Я замялся. Какое ему дело? Какой интерес побуждает этого юнца ворошить пыльные кости полузабытой империи, сгинувшей за полвека до его рождения? Какой смысл повествовать об унылых событиях, значащих для него не больше, чем осада Трои?
— Ну же, мистер Прохазка, расскажите! Другого шанса мож… — Он осекся. — Ой, простите, я не имел в виду… Просто…
— Нет, Кевин, не стоит извиняться. Я все прекрасно понимаю, и ты совершенно прав.
— Я просто хотел сказать, что таких как вы мало уже осталось, и когда вы умрете, это все умрет, по ходу дела, вместе с вами.
Тут я впервые сказал себе: ты ведь один из последних очевидцев. Вполне вероятно, ты все, что осталось от императорского и королевского военно-морского флота, и уж наверняка старейший из живых офицеров. Корабли, на которых ты ходил, давным-давно растворились в голубой дали, а самый младший из плававших с тобой мичманов уже перевалил за отметку в восемьдесят пять. Не преступно ли терять время, когда сама память о прошлом может исчезнуть?
Поэтому я рассказал ему, как рассказываю сейчас вам, насколько успею за отпущенный мне срок. К изрядному моему удивлению, Кевин не только слушал меня все утро, а когда я начинал уставать, потчевал меня чаем с украденным с кухни ромом, но пришел на следующий день, и на следующий. Так продолжалось все минувшее лето. В итоге он и сестра Элизабет устроили для меня эту комнату на чердаке с видом на море и раздобыли эту вот машинку, которая называется диктофон. И вот я сижу в удобном, пусть и стареньком кресле, держа на коленях раскрытый фотоальбом, чтобы ничего ненароком не упустить. Рассказывая эту историю, я постараюсь следовать по возможности по прямой от точки до точки. Но я глубокий старик, и надеюсь, вы простите меня, если я буду уклоняться подчас от прямого курса с целью описать какую-нибудь укромную бухту или устье реки. Вы можете верить мне или счесть эту историю самым невероятным нагромождением лжи, подумав, что стыдно человеку, стоящему на пороге вечности пичкать людей столь бессовестным вздором. Она может наскучить вам, а может увлечь, даже если правдивость ее покажется сомнительной. Однако в любом случае, надеюсь, моя повесть даст вам какое-то представление о том, что испытали мы в те годы, сражаясь под поверхностью вод за сгинувшую империю в годы той первой великой войны. О том, что значило быть австрийским моряком.
