Виктор Лаптухин - Африканский казак
Сегодня молодой казак и дочь «царева псаря» сидят за праздничным столом рядом. Напротив них тетушка Софи, наискосок мамаша, полная дама с решительным взглядом и плотно сжатыми губами, над которыми пробиваются хорошо заметные усики. На столе изысканные блюда — салаты, паштеты, соусы со странными иноземными названиями. Лакеи подают легкие французские вина. За столом столь же изысканный светский разговор о возвышенных материях. Совсем, как в высшем свете среди настоящих князей и графов.
— Пелагея Сидоровна, индейку-то у Пахомыча брали? Он, подлец, третьего дня за такую же хотел целых два рубля слупить… — раздается вдруг за столом голос полуглухой старухи Свистуновой, жены обер-шталмейстера. Супруг незаметным толчком в бок напоминает ей о необходимости сменить тему разговора. Ему, главному хозяину всех дворцовых конюшен, правила политеса известны гораздо лучше.
Софи — маленькая блондинка с вздернутым носиком. Она не похожа на шумных искрометных озорниц, мимо которых равнодушно не пройдет ни один мужчина, ни на роковых красавиц, безжалостно разбивающих сердца сильного пола, ни на беспомощных обаятельных созданий, которым без опоры на верного спутника жизни грозит немедленная гибель. Тем более она не походит на самоуверенных девиц, с нескрываемой иронией принимающих неуклюжие ухаживания робких кавалеров и выслушивающих их косноязычные комплименты.
Портниха и парикмахер приложили героические усилия для того, чтобы хоть как-то скрыть ее бесцветную внешность. Они сумели придать ей некоторую привлекательность, но не смогли смягчить ее упрямый взгляд, говорящий всем и каждому, что любое желание дочери Сергея Сергеевича закон. Может быть, именно поэтому Софи не пользуется успехом у придворной молодежи, а злые языки уже величают ее «серой молью» и «юной старой девой». Мамаша Софи уже не раз весьма прозрачно намекала, что ничего не пожалеет для счастья родной дочери и приданое будет «как у княжны», но женихи пока не толпились у ворот.
За столом Софи щебетала без умолку. О таинственных спиритических сеансах, верчении столов и родстве душ, о том, какие восторженные письма пишет ее подруга Полина, недавно вышедшая замуж за секретаря российского консульства в Марселе. Дмитрий выслушивал все это со вниманием, где было необходимо задавал вопрос или удивлялся, согласно кивал. В душе отлично понимал, в какую сторону поворачивается все это знакомство с семьей Сергея Сергеевича. Скоро ему исполнится двадцать пять лет и, как любой другой офицер, он получает право жениться. Ясно, что необходимое для гвардейского офицера дозволение высшего начальства на вступление в брак будет получено немедленно. Как-то в письме намекнул дяде Семену на свои обстоятельства, тот ответил по-военному кратко: «Решай сам. Если любишь, женись».
Только какая уж тут любовь. Просто вежливость да армейская дисциплина. Ведь не вскочишь на Орлика и не ускачешь из царского дворца. А ведь как отлично служба началась… Впрочем, иные считают, что и сейчас повезло несказанно. Как-то случайно в полковой канцелярии услышал за стенкой разговор о себе.
— Вот пофартило станичнику, с таким тестем проживет безбедно. Через пару лет, глядишь, флигель-адъютантом станет, будет губернаторам секретные предписания возить и устно передавать к ним высочайшие пояснения. Потом и самого произведут в полковники, а там и в генералы.
— Вишь ты, девка-то на него глаз положила.
— Он казак видный.
— Вот только усидит ли на золотой-то цепи?
Эх, хорошо станичникам чужое дело обсуждать, а тут голова от дум кругом идет. Любишь — не любишь? Софи такая же девица, как и все остальные. Правду сказать, после свадьбы с ней карьера будет обеспечена. Одним ходом и прямо в дамки! Потом как-нибудь стерпится-слюбится. А если нет?
— Ах, Дмитрий! На следующей неделе папенька ложу на премьеру заказал. Обхохочемся, будет пьеса «Дядя Ваня», ее Антон Чехов написал. Мне кузен из цензурного комитета часто его рассказы приносит почитать. Такие уморительные! Маменька сказала, чтобы я и вас пригласила. Сможете от противной службы для меня выделить один вечер?
— Почту за большую честь, Софья Сергеевна, — последовал галантный ответ.
5
Дома поджидало очередное письмо от дяди Семена. На плотном пожелтевшем листе бумаги — теперь таких ни в одной лавочке на сыщешь, музейная вещь — старик писал четким писарским почерком. Сообщал новости о хуторском житье, об урожае, передавал поклоны от родных и соседей. В конце письма приписка: «Митя, самое легкое в жизни занятие — это давать советы. Думал о твоем деле и могу только повторить слова поэта:
Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало,Два важных правила запомни для начала:Ты лучше голодай, чем что попало есть,И лучше будь один, чем вместе с кем попало2.
Ну, конечно, это любимый дядей Омар Хайям3! Его звонкие четверостишия, исполненные мудрости и юмора, он любит повторять непрестанно. Уверяет, что они придают силы и приносят утешение во всех случаях жизни.
Вот и в этом письме хитрый старик написал стихи по-арабски. Не захотел блистать изысканной каллиграфией, а ведь умеет! Ограничился простым деловым почерком «насх». Рассчитал верно. Дмитрию это странное для непривычного человека сплетение волнистых линий, россыпь точек и коротких черточек живо напомнило детство. А вместе с ним давние мечты о чудесном незнакомом мире, который лежит за порогом родного дома.
В те далекие времена, наигравшись с казачатами, маленький Митя любил приходить в кабинет дяди. Здесь хранилась масса необыкновенно интересных и таинственных вещей. У окна стоял огромный коричневый глобус, опоясанный широкими медными кругами с нанесенными на них делениями. Стоило только коснуться его поверхности и перед тобой начинали двигаться потемневшие от времени очертания материков и островов, испещренные названиями стран и городов, изображениями дикарей и странных животных. На просторах океанов резвились гигантские рыбы и морские чудовища, а мимо них под надутыми парусами спешили куда-то маленькие кораблики. На стенах, завешанных яркими коврами и звериными шкурами, красовались шашки, кинжалы, пистолеты. Одни — украшенные чеканкой и разноцветными камнями, другие строго мерцали холодным стальным блеском.
Дядя охотно снимал оружие со стены, давал подержать, объяснял предназначение и применение каждой детали. Рассказывал истории, связанные с тем или иным клинком или пистолетом. Но всегда строго предупреждал о том, что баловаться с оружием нельзя. В доме оно отдыхает, после того как верно послужило хозяину на войне или на охоте. Оно устало, и беспокоить его без крайней нужды великий грех. Вот когда отправимся в степь, возьмем его с собой, там и постреляем и порубаем.
