Алексей Махров - Царь из будущего. Жизнь за «попаданца»
А поздно вечером ко мне зашел один из моих помощников и растерянно протянул вечернюю газету. С трудом сдержавшись, чтобы тут же, на месте, не прибить сотрудника за нарушения конспирации (он ни при каких условиях не должен был засвечивать наше знакомство), но понимая, что попусту помощник так бы не поступил, я развернул еще пахнущие свежей типографской краской листы.
На первой странице красовался аршинный заголовок: «Его Величество Император стал жертвой покушения».
Я понял, что надо незамедлительно прерывать мою варшавскую гастроль и возвращаться в Санкт-Петербург.
Рассказывает Председатель КГБ князь Васильчиков
Известие о покушении на государя застало меня в Варшаве, куда я вернулся после командировки в Женеву. Командировка выдалась рядовая, да и в Женеве я уже не раз бывал. Первый раз еще в приснопамятном восемьдесят пятом, когда Комитет мой только-только создавался. Тогда сотрудников у меня было всего четверо, да еще один из них, представьте себе, – девушка! Мадемуазель Чудина, мною же лично извлеченная по распоряжению государя из Бутырской тюрьмы, где означенная мадемуазель коротала дни в ожидании суда за подготовку покушения на московского обер-полицмейстера. Курсистка, очарованная идеями всеобщего равенства, братства, западничества и прочая, прочая, прочая… Была. Теперь-то мадемуазель Чудина, оперативный псевдоним – Песец, для своих – Аделаида Борисовна, или просто – Дели, для подчиненных – госпожа титулярный советник[11], возглавляет один из столов II департамента Первого Главного Управления КГБ…
Кстати, в Женеву мы ездили именно с ней. И еще с несколькими сотрудниками II департамента. Молодежь натаскивали. Ну а заодно решили вопрос с несколькими государственными преступниками: редколлегией газеты «Общее дело», до недавнего времени нелегально поставлявшейся на территорию России. Зажились они что-то на этом свете. А если про Россию пасквили грязные пришла охота писать, помни – сие занятие сильно сокращает отпущенные тебе свыше земные дни. Все помнить должны. Как «Отче наш» знать.
Операция прошла успешно. Два объекта скончались от грудной жабы, один утонул в Женевском озере, катаясь на лодке. Информатор сообщил, что местная полиция даже не заподозрила постороннего вмешательства и подобных версий не рассматривала. Что и неудивительно: Песец свое дело знает изрядно…
Но по прибытии в Варшаву на нас громом среди ясного неба обрушилось дикое известие о покушении и гибели императора Александра. По сообщениям из Петербурга, чудом уцелел только великий князь Владимир, который «самоназначил» себя регентом при юном Михаиле. Несколько позже, уже по другим каналам, пришли сообщения, что во время покушения уцелел не только Владимир Александрович, но и цесаревич со своей женой, а также императрица с дочерью. Ничтоже сумняшеся, «официальная» власть объявила их всех самозванцами. Это был удивительный бред, но, видно, не зря государь часто повторял мне: «Помните, дружище: чем чудовищнее ложь, тем скорее в нее поверят»[12]. Я лично сделал запрос в Москву и получил четкий ответ – в покушении виновен именно Владимир, а государь и его семейство – живы и здоровы. Но мифы порой оказываются гораздо прочнее реальности! И сколько я ни доказывал, что цесаревич – настоящий, а Владимир Александрович – цареубийца, мне не верили. Мало того – мы с моими сотрудниками ощутили значительное охлаждение со стороны властей. Как гражданских, так и военных. Дня три на нас смотрели косо, даже мои старые приятели, коих я знавал еще по Балканской кампании, а то и по совместной учебе в корпусе. Но потом…
…Утро встретило меня осторожным, я бы сказал – подобострастным, стуком в дверь. Мой денщик, прошедший суровую школу «русской гимнастики» у государя и не менее суровую школу КГБ у меня, уже стоит с двумя револьверами, «Кистенем» и «Клевцом», стараясь держать под прицелом и дверь, и окно:
– Вашство, стучать!
– Слышу, Варсонофий, слышу, – у меня в руках тоже «Клевец», а Дели, решившая вчера переночевать в моей спальне, и даже в моей постели, вооружилась именным «Стилетом» – малокалиберным револьвером стальградского производства, отличающегося тихим звуком и отменной точностью боя.
Я мгновенно натягиваю на себя брюки и сапоги и поворачиваюсь к м-ль Чудиной:
– Дели, будь добра: держи окно. Ворсунька, оставь ей свой «Кистень» и за мной. Пойдем посмотрим: кто ходит в гости по утрам?
Накинув на плечи китель (не от холода, а чтобы прикрыть ствол), я встаю чуть сбоку от дверей. Ворсунька, тоже боком, берется за дверную ручку:
– Хто? – интересуется он своим непередаваемым южно-северно-поволжским говором. – Гэта хто там, под дверьми, колобродить?
Из-за дверей слышится нечто не вполне разборчивое, и Варсонофий грозно добавляет:
– Их сьятельство почивать изволють. Не велено будить, проходьте, не велено!
Но в ответ из-за двери доносится уже вполне отчетливое:
– Их сиятельство князя Васильчикова просят безотлагательно прибыть в штаб округа…
Ворсунька бросает на меня вопросительный взгляд. Я слегка киваю, и он, продолжая ворчать, открывает дверь. Причем делает это так, чтобы ни я, ни он сам не оказались на линии прямого выстрела.
На пороге стоит поручик-ахтырец, адъютант командующего округом. Торопливо и опять с каким-то чуть заметным подобострастием козыряет, протягивает пакет. Судя по его бледноватой физиономии, произошло нечто, чего не ожидал никто, и теперь все головы заняты двумя вечными русскими вопросами – «что делать?» и «кто виноват?». Что ж такого произойти могло? Неужто шестьдесят третий[13] повторяется?..
…Вот это да! Такого не то что ожидать – предположить-то никто не мог! Великий князь Владимир обнародовал указ, в котором даровал Польше независимость!
– Ваше высокопревосходительство, – штабной тихим голосом прерывает мои размышления. – В городе волнения, начались русские погромы…
– Поясните поручик: кто кого громит? Русские поляков или поляки русских?
Он изумленно хлопает глазами:
– Поляки. На Маршалковской горят два русских магазина. Мятежники заняли вокзал. На окраинах поднялась чернь и…
– Поручик! Будьте любезны: не «чернь», а отдельные несознательные личности…
Я облаял молодца совершенно рефлекторно: государь очень не любит, когда народ называют пренебрежительными кличками. Сам не любит и другим не дает. А уж своему «ближнему кругу» вколотил это на уровне, как он сам выражается, «подсознания».
Но ахтырец не из робких. С преувеличенной почтительностью он «исправляется»:
– На окраинах отдельные несознательные личности общей численностью до десяти тысяч человек объединились в банды, вооружились холодным и охотничьим оружием и движутся в центр города.
