Робер Гайар - Большая интрига
Он закрыл дверь и спросил у лейтенанта:
— Лавернад, вы сделали все, что я просил?
— Все, господин командор!
Де Пуэнси с одобрением покачал головой и бросил взгляд на лежащие на столе бумаги, от которых там не было свободного места. Казалось, что он даже и не заметил Лефора и нисколько не обращал внимания на его присутствие. Великан пришел от этого в еще большее отчаяние.
— Ни один корабль, — продолжил командор, — не должен покинуть гавань без вашего разрешения. Предупредите начальника порта, что он обязан докладывать вам о прибытии к нам каждого судна. Если появится кто-то с Мартиники, вы должны сделать так, чтобы не только офицеры, но и все пассажиры сообщили вам о том, что, по их мнению, происходит в Сен-Пьере.
— Может быть, — предложил лейтенант, — мы могли бы послать к майору Мерри Рулзу или к генеральше какого-нибудь сведущего военного?
— Иначе говоря — шпиона? Я боюсь, что это может возбудить подозрения. Если этот майор решил предпринять в наш адрес такие странные шаги, то человек, которого мы к нему пошлем, рискует не только своей свободой, но, возможно, и жизнью!
— Гм, — улыбнулся Лавернад несколько загадочно. — Я знаю тут одного человека, который, по-моему, с удовольствием согласится на этот риск…
— Если вы думаете о том же самом человеке, о ком и я, — заявил генерал-губернатор, — то могу вам сообщить, что у меня другое мнение относительно его дальнейшей судьбы!
Лефор почувствовал, что бледнеет. Спокойная речь командора действовала на него гораздо сильнее, чем: гневные крики. Он бы предпочел услышать от него поток ругательств, но не быть предметом его внимания в такой ситуации, когда само его имя даже не упоминалось. Но все же флибустьер не испугался. Он так часто находился близко от смерти, что перестал о ней думать. Ему было невыносимо лишь одно: эта вопиющая несправедливость, исходившая от человека, которого он искренне и. давно уважал и которым восхищался. От человека, который, по его мнению, не должен был никогда ошибаться, и был просто безупречным!
— Но все же поищите, — начал снова командор, — в своем гарнизоне какого-нибудь ловкого малого, подходящего для такой деликатной миссии. Чтобы он не был замечен ни в чем предосудительном и чтобы его не знали на Мартинике. Вы легко найдете причину для командировки.
— Я обязательно найду, господин командор.
Де Пуэнси не стал дожидаться ответа своего подчиненного, а повернулся к Лефору и, оказавшись с ним лицом к лицу, с некоторой угрозой в голосе произнес:
— Вот, — воскликнул он, — перед нами человек, у которого самая крепкая на Антильских островах голова! Вот он, наш мятежник! Лефор, вы подумали о четвертой статье военного кодекса? Судя по вашему виду — да… Сейчас вы не такой храбрый, как полчаса назад!
— Господин командор, — ответил Лефор, уверенный, что терять ему уже нечего, — эти мои размышления ничего в сущности не изменили. И если сейчас я не такой храбрый, как полчаса назад, так это оттого, что вместо справедливого и естественного гнева я теперь испытываю большую подавленность и страшную горечь. Но мое мнение осталось прежним, и никому не удастся заставить меня его изменить!
Генерал-губернатор внимательно изучал огромную фигуру авантюриста. Он знал про него абсолютно все. У него самого сейчас было такое ощущение, что это — ребенок, стоящий перед взрослым человеком, настолько Лефор превосходил его своим ростом; но это было, как Давид, стоящий перед Голиафом. Вся власть была в его руках, власть и моральная, и материальная. Более того, он заметил, что чем лучше он сам владеет своими чувствами, тем более растерянным становится Ив. Короче говоря, по сравнению с этим геркулесом господин де Пуэнси черпал преимущества именно из своей физической слабости.
Лефор никогда в жизни не поднял бы на него руку и никогда бы не обнажил шпагу против него!
Де Пуэнси отвернулся от Лефора и снова обратился к лейтенанту:
— Лавернад, — небрежно спросил он, — не осталось ли у вас тех сигар, которые де Монбар привозит нам с Сент-Люси?
— Конечно, ваше превосходительство. Три или четыре, и я их с удовольствием предлагаю вам. Мне доставит истинное наслаждение, если вы согласитесь принять их от меня, господин командор!
— Нет, только одну, спасибо, Лавернад. И огня, пожалуйста…
При этих словах командор достал из ящика лимонного дерева, который ему протянул лейтенант, португальскую черуто, размял ее, покатав между ладонями, и прикурил от куска веревки, которую предварительно отбивали и варили с серой и селитрой, а затем снова заплетали.
Тут он снова посмотрел на Лефора, глубоко затянулся, выпустил большой клуб дыма, посмотрел, как тот поднимается к потолку, а затем, продолжая в упор смотреть на собеседника, сказал, подчеркивая каждое слово:
— Мессир Лефор, я по многим причинам вами недоволен. Сегодня вы нашли возможность стать еще более невыносимым, чем бываете обычно. Мне говорили, что в море вы часто ведете себя, как простой пират, и действуете так, как подсказывает вам ваше настроение. Вам пришло в голову напасть на мирного голландца, который случайно вам попался на дороге…
— Господин командор, — поспешил ответить Ив, — это был весьма неосторожный голландец. Он не захотел ответить на наш предупредительный выстрел!
— С каких пор вы предупреждаете выстрелом из пушки?
— Ну… когда видишь, что тот ведет себя довольно нагло… Но с этим голландцем у нас произошла просто ошибка!
— Не имеет значения, — сухо и властно перебил де Пуэнси, — у меня и без того набирается каждую неделю масса жалоб. Сейчас мы не воюем ни с Голландией, ни с Англией! За такой поступок вы заслуживаете примерного наказания. До сегодняшнего дня я проявлял по отношению к вам слишком большое терпение, но только что вы перешли все границы дозволенного. Я не могу сказать, чтобы это была наглость, потому что если бы я посчитал, что вы поступаете по отношению ко мне нагло, то вас уже можно было считать мертвецом…
Если де Пуэнси думал, что Лефор склонит голову, то он очень ошибался. Тот держался прямо и продолжал смотреть на командора своими честными голубыми глазами.
— Вы ведь бретонец, и у вас голова крепче, чем у осла, разве нет?
— Да, командор.
— Мне не нравятся упрямые животные. Кажется, вы хотели мне что-то сказать? Ну же, говорите и, черт побери, поскорее! Мы хотим знать, что вам все-таки надо!
Тон разговора господина де Пуэнси так внезапно изменился, сделался сразу грубым и каким то вызывающим, что Лефора как озарило. Стало быть, доброта этого человека, о которой все кругом говорили, была не пустыми словами! И он оказался достаточно умен, чтобы забыть о грубости своего подчиненного и согласился его выслушать!
