М. Эльберд - Страшен путь на Ошхамахо
— Вот наглец! — сказал он почти с восхищением. — Да ты что, не узнаешь меня или только прикидываешься? Или грабеж ханского наместника — это не провинность?
— Как можно забыть такую блестящую личность, — ответил Кубати. — Но ведь грабеж — это дело вполне почтенное, на нем мир держится. Кто-то грабит себе подобного, кто-то подданных своих, а кто-то и чужие народы.
Алигот тупо уставился на Кубати, с тяжким усилием постигая смысл услышанного.
— Э-эй! Ты что тут болтаешь? Все в мире делается по воле аллаха! — Алигот немного подумал и добавил с вновь обретенной уверенностью:
— Даже волос с головы человека не упадет без ведома аллаха!
— Воистину так, — согласился Кубати. — Значит, сиятельный паша признает, что в нашей встрече, которая несколько дней назад произошла в соседнем лесу нет моей вины?
— Как это нет?! — заорал Алигот, которому такая мелочь, как последовательность в рассуждениях, была глубоко чужда. — А как же мои драгоценности? Отвечай, куда вы их дели? Где спрятали?! Говори, или вырву у тебя язык!
— Без языка я совсем ничего сказать не смогу, — спокойно возразил Кубати. — А драгоценности я не прятал… — Эти его слова были четко продуманы: юноша хотел таким вот несколько окольным путем выведать хоть какие-нибудь подробности вчерашних событий.
— Ага! Значит, прятал твой этот, как его? Туз… — паша обернулся к Алигоко. — Туз…
— Тузаров! — подсказал Шогенуков. — Тот самый, что разбойничал еще в Бахчисарае.
Шогенуков неторопливо подошел к Алиготу, наклонился к его уху и быстро прошептал:
— Не надо говорить сопляку об этих смертях, а то он закусит удила, и мы ничего от него не добьемся. Мы только похитили его одного — и все.
Паша внимательно выслушал, затем досадливо отстранил князя рукой.
— Сам знаю! Не вчера родился!
Вновь стараясь развеять тучи, которые опять начинали сгущаться, Алигоко хлопнул в ладоши и приказал:
— Несите наконец мясо! Уже, наверное, изжарилось.
Лицо крымца немного посветлело, когда Джабой перехватил у одного из уорков и с поклоном подал паше ореховую рогульку с нанизанным на нее целым бараньим боком. Ребра были красиво подрумянены на углях, а мясо, кажется, еще оставалось жестким: Алигот не без труда рвал его зубами, но отдать, чтобы дожарили, отказался.
— Все у вас тут по-холопски, — ворчал он с набитым ртом. — И мясо тоже. Никогда я еще не попадал в столь неподобающее моему званию положение. — Он отхватил кусок побольше, с усилием его прожевал и проглотил. На низком алиготовском лбу выступила испарина, подбородок залоснился от горячего жира.
— Наш властелин, клянусь, как настоящий батыр кушает! — восторженно заявил Келеметов и сглотнул слюну. — И правильно. Таулу[75] недаром говорят: «То, что горячее, то уже не сырое…»
Джабой хотел сказать что-то еще, но осекся под негодующим взглядом паши, который не сумел оценить по достоинству шутливое изречение горцев.
Утолив первый голод, Алигот-паша милостиво соизволил позаботиться и о своих гостеприимных хозяевах:
— А вы тоже, это самое… садитесь и ешьте. Что там будет еще? Вареное? А… вот эта… печенка, которую внутренним жиром обволакивают и так жарят. Как вы ее называете?
— Жалбаур! — радостно крикнул таубий. — Сейчас будет сделано!
Шогенуков еще раз наклонился к волосатому уху Алигота-паши и, кивнув головой в сторону пленника, проговорил вполголоса:
— А с этим что делать? Может, не стоит сразу решать его участь, а взять с собой? До моря путь неблизкий, стоянок у нас будет много и…
— И по пути он будет спасать нас от дорожной скуки! — перебивая князя, громко подхватил Алигот и расхохотался.
Его торжествующий, жутковато-гаденький смех заставил Кубати внутренне содрогнуться: легко было себе представить, какие «развлечения» более всего пришлись, бы по нутру этому злобному ханскому подручному! Этот слопает не сразу. Уж он-то покуражится вдоволь, похлеще, чем сытый кот над пойманной мышью…
Джабой подобострастно хихикал, выражая всем своим видом благоговейный восторг и одобрение. Алигоко понимающе, но скромно усмехнулся и заглядывал, в лицо сераскиру, выразительно, одними глазами показывая ежесекундную готовность свою к преданному и главное, не всегда заметному для посторонних служению. Скользнул он взором и по лицу Кубати, и юноша мог бы поклясться, что уловил в его мимолетном взгляде намек на какое-то возможное между ними — между сыном Кургоко и Шогенуковым — соглашение, или даже заговор.
Кубати сделал вид, будто всерьез задумался. А ему и в самом деле сейчас было о чем поразмыслить. Своей честью он, конечно, не поступится ни на мизинец — пусть хоть на куски режут и на костре жарят. Однако и без нужды совать голову в пасть иныжа[76] он тоже не будет. Спешить в таких случаях не следует. Ведь на том свете его никто не упрекнет за то, что прибыл с опозданием. Стоило потянуть время. Кто знает, а вдруг Канболет уже пустился по следу… Да и вообще в дороге всякое может случиться…
Алиготу подали лучшие куски свежесваренного (на этот раз до полной готовности) мяса. Некоторое время он с увлечением отдавал должное самой вкуснейшей на свете баранине — мясу черного карачаевского ягненка. Потом он как-то размяк, оттаял и пришел в почти для себя не знакомое благодушное настроение. Алигот самому себе удивился: после всех превратностей последних дней ему вдруг захотелось стать чуточку добрее.
— Ну, юный башибузук, говори, какого ты роду и племени, — Алигот вытянул в сторону Кубати толстый палец, покрытый застывающим жиром. — Хотя подожди. Можешь пока не отвечать. Я вижу, ты не подлого происхождения. Скорее всего — из худородных кабардинских узденей[77]. Я угадал?
Кубати почувствовал на себе упорный взгляд Алигоко и отметил про себя, что князь будет теперь все время пытаться подсказывать ему правильные ответы, но этот его труд, пожалуй, напрасен: молодой Хатажуков и сам не оплошает — уж во всяком случае не станет без нужды называть свое родовое имя.
Кубати сделал удивленное лицо, как бы дивясь прозорливости Алигота, и с готовностью подтвердил:
— Угадал, сиятельный, угадал.
— Ага! — самодовольно хрюкнул паша. — Эй! Развяжите ему руки и дайте пожрать. Стойте, болваны! — крикнул он уоркам, бросившимся выполнять приказ. — Хотите, чтоб он раскидал вас, как мокрозадых ягнят? Сначала набейте ему колодку на правую ногу, а цепь от нее надо, эта… к правой же руке. Учить вас…
И вот две половины тяжелой дубовой колодки величиной с треть конского хомута сомкнулись вокруг нижней части голени, а запястье, после того как разрезали ремни на руках, было охвачено железным браслетом, соединенным цепью с колодочным замком. Кисти рук еще долго были бесчувственны, пока наконец застоявшаяся кровь снова не заструилась по жилам.
