Мартин Стивен - Могила галеонов
На другой день на рассвете в море не было видно ни одного английского судна. Вскоре после того как они с Манионом позавтракали, их вызвал герцог. В роскошно обставленной каюте Сидония сидел за столиком, инкрустированным слоновой костью. Рядом с ним стояли два странно возбужденных офицера с «Сан-Мартина», Диего Флорес, а также уже знакомый переводчик. Не предложив Грэшему сесть, Медина Сидония спросил нейтральным тоном:
— Что случилось с «Сан-Сальвадором»?
— Мы с моим слугой находились на носу судна и видели, как какой-то голландец возился с пороховой бочкой, потом бросил рядом с ней зажженную спичку и нырнул за борт.
— И это все? Человек взрывает собственный корабль и вверяет свою жизнь милости морской стихии?
— Милорд, — нерешительно начал Грэшем, — были кое-какие… слухи.
— Слухи?
— Якобы у испанского капитана была… связь с немкой, женой этого пушкаря. На судне трудно бывает что-то утаить. Вся команда слышала, как этот голландец клялся отомстить капитану. Но они-то думали, что голландец просто нырнет капитана ножом (если вообще не хвастал).
— И что же, эти двое перенесли ссору, случившуюся на суше, на море? Уничтожить корабль и чуть не половину команды! — Герцог пытался осознать поведение людей, совершенно чуждое его воспитанию и морали.
— Не на суше, милорд, — неохотно заметил Грэшем. — Жена пушкаря находилась на борту «Сан-Сальвадора».
— Как это возможно? — Теперь в голосе герцога звучали ноты холодной ярости. — Я же приказал еще в Лиссабоне убрать всех женщин с кораблей на берег! Человек тридцать их нашли и ссадили. Присутствие же женщин на борту во время нашей священной миссии подобно святотатству!
Грэшем не стал сообщать его светлости о том, что было известно всем морякам. Одно из грузовых судов было набито женщинами — женами и походными подружками моряков и в первую очередь солдат. После того как по приказу герцога действительно вышли на берег около тридцати женщин, переодетых мужчинами, их теперь на флоте стало, наверное, вдвое-втрое больше. Моряки привыкли по нескольку месяцев обходиться без женщин, но армейские солдаты не собирались вести монашескую жизнь и таскали своих женщин за собой. Многие из них были просто невенчанными женами солдат, добровольно следовавшими за ними.
— Милорд, если одна женщина остается на флоте из ста тридцати кораблей, это не повод для обвинений, — сказал он. — Скорее, надо удивляться, что это вообще произошло.
Офицеры с «Сан-Мартина» беспокойно заерзали. Они поняли, почему он утаил правду от герцога. Грэшем не испытывал никаких сомнений — они знали всю историю со взрывом до того, как он начал ее рассказывать. Его просто подвергли проверке. «Ты ведь шпион, умеешь разнюхивать, что происходит. Смог ты установить, отчего слетел за борт и едва спасся?» Первую проверку Грэшем выдержал. Сидония наконец предложил ему сесть.
— Расскажите мне, мой юный англичанин, — начал он, — отчего это сегодня на море не видно английских кораблей, еще вчера во множестве следовавших за нами по пятам? Может быть, это какая-то английская стратегия, недоступная пониманию испанцев?
— Мы оставили позади два больших корабля, — ответил Грэшем. — Думается мне, сэр Фрэнсис Дрейк не смог удержаться от попытки захватить такую добычу. Вероятно, он решил настичь один или оба оставленных корабля, после чего либо за ним последовало много английских судов в расчете на грабеж, либо он таким образом расстроил боевой порядок английского флота.
Один из младших офицеров вопросительно посмотрел на своего командующего и, получив позволение говорить, спросил:
— Вы хотите сказать, ваши соотечественники — пираты, более заинтересованные в грабеже, чем в защите своей страны?
— Я не рассматриваю их как своих соотечественников, но они именно таковы, как вы сказали. Они прекрасные моряки, смелые и опытные, но в душе они пираты.
— Расскажите об острове Уайт, — предложил герцог.
— Это большой, плодородный остров, представляющий собой потенциально опаснейшую ловушку для вашего флота.
— Почему вы так полагаете?
Грэшем отметил про себя: герцог Сидония — человек очень умный и, как многие умные люди, пожалуй, тонко чувствующий, но скрывающий свою чувствительность под официальной вежливостью и светскими манерами. Но это не значит, что ему недостает твердости. А кроме того, Грэшем чувствовал, что герцог — человек очень одинокий, и этого не может скрыть никакой внешний блеск.
— Этот остров, — сказал Грэшем, — не имеет стратегического значения. Поскольку он находится поблизости от большого английского порта, от Плимута, ваш флот можно будет там блокировать без особого труда. Англичане не объявят вам генерального сражения, но будут шаг за шагом выводить из строя одну часть вашего флота за другой, ожидая, когда штормы и зимнее ненастье довершат все дело за них.
— А что вы скажете, — продолжал Сидония, — вы, так хорошо знающий Англию и знакомый с герцогом Пармским, — почему он до сих пор не ответил на мои письма?
— Герцог, должно быть, знает о вашем походе от ваших гонцов и от короля, — ответил Грэшем. — Он управляет большой страной, где его административные центры удалены друг от друга. Страна разорена войной, и по ней трудно путешествовать. В Остенде у самых городских стен волки питаются трупами людей. Герцог Пармский, как само собой разумеющееся, принимает, что вы ожидаете от него мобилизации его войск, что он должен готовить свои суда для вторжения в Англию. Он воплотит в жизнь свой окончательный план, когда ваш флот окажется достаточно близко для объединения ваших сил.
— А как вы оцениваете гостеприимство на борту «Сан-Мартина» после того, как вы побывали на борту одного из кораблей Дрейка?
Грэшем подумал: если герцог Медина Сидония еще и не сравнялся с сэром Фрэнсисом Дрейком в искусстве задавать неожиданные вопросы, то, видимо, скоро его догонит.
— Это ново и странно для нас, но в то же время волнует и приносит чувство радости, — отвечал он. — На английских кораблях нет религиозных обрядов. Они, конечно, веруют, но для них наш Господь — чуть ли не ровня им самим. И все же на ваших кораблях есть нечто, меня беспокоящее.
Испанские офицеры напряглись. Последние слова явно пришлись им не по нраву.
— Вы можете говорить свободно, — сказал герцог. По его знаку на столе появились два золотых кубка, наполненных вином рубинового цвета.
«Манион пришел бы в отчаяние, если бы узнал, чего он лишился», — подумал Грэшем, пригубив прекрасное вино.
— Лафеты ваших пушек слишком велики, громоздки, и с ними трудно управляться, — сказал он. — При стрельбе вы привязываете орудия к борту и должны их отвязывать каждый раз, когда приходится его перезаряжать. Ваши команды объединены в час молитвы, но в военных действиях они распадаются на три отдельные группы: офицеры, матросы и солдаты. Солдаты должны заряжать пушки под командованием морского офицера, а после этого они возвращаются к своим обязанностям и готовятся к абордажу. Таким образом, артиллерийский офицер должен созывать их обратно после каждого залпа. Должно пройти целых пятнадцать минут, прежде чем любая из ваших больших пушек будет перезаряжена и снова начнет стрелять.
