Иван Алексеев - Завтрашний взрыв
«Мы не должны допустить прорыва противника в Кремль на плечах беженцев… Мы не должны допустить взятия Кремля» — эти слова, как молитву, непрерывно повторял про себя побледневший и осунувшийся Разик. Он понимал, что вот-вот ему придется отдать страшный приказ, Желток нажмет на рычаг, и решетка беспощадно обрушится вниз, прямо на головы людей, стремящихся в Кремль под его, Разика, защиту. И кроме тех, кто будет разрублен пополам острыми концами чугунных прутьев, на верную гибель будут обречены еще тысячи беженцев, оставшихся снаружи, отрезанных от единственной возможности спасения.
Вот они! Прикрываются беженцами, как это испокон веков делали при штурме крепостей их предки. Видна пока лишь голова вражеской колонны, но наверняка в ней не меньше трех туменов, а то и все пять. Надо давать команду, а то кто ее знает, эту решетку. Заест что-нибудь в механизме, и — все! В первых рядах колонны наверняка идут опытные матерые вояки, взявшие не один город, и у них при себе обязательно имеются брусья, которыми можно подпереть решетку и заклинить створки ворот.
— Десятник! Опустить рычаг! — чужим бесцветным голосом скомандовал Разик.
Под каменным полом комнатки что-то клацнуло, заскрипело, загрохотало.
— Все, пойдем к нашему караулу. — Разик отошел от бойницы, повернулся к Желтку. — Посмотрим, найдутся ли желающие открыть ворота изнутри.
Разик был бледен, словно от потери крови, черты его лица заострились, он произносил слова будто бы нехотя, с трудом разжимая губы. Желток молча поднес руку к берету и первым принялся спускаться по высоким крутым ступеням винтовой лестницы к выходу в арку, из которой бойцы их десятка должны были вытеснить толпу, чтобы закрыть затем створки крепостных ворот, подпереть ими изнутри уже опущенную решетку.
Как только решетка рухнула вниз, лешие и стрельцы принялись спрыгивать с цоколя прямо в толпу беженцев. Они протискивались вдоль отворенных створок, выстраивались в цепь поперек арки, стараясь не оглядываться, не смотреть на кровавое месиво, образовавшееся в том месте, где зубья решетки вошли в каменные пазы мостовой. Михась спрыгнул последним, встал в строй рядом со Степой, окинул взглядом цепь и громко скомандовал:
— Вперед, братцы!
Они начали движение, вытесняя внутрь Кремля мечущихся в тесном пространстве арки обезумевших беженцев, мешающих закрыть створки ворот. И вдруг сзади, от самой решетки, сквозь невообразимый шум прорвался пронзительный отчаянный крик:
— Михась!!!
Михась вначале никак не отреагировал, решив, что ему послышалось.
— Миха-а-а-сь!!!
Дружинник резко остановился, развернулся, бросился к решетке. На ней с внешней стороны снизу доверху висели люди. Те, кто был внизу, старались забраться наверх, но сзади на них напирала толпа, и они умирали в страшной давке.
— Михась…
Голос раздавался с самого верха. Михась поднял голову и увидел Анюту. Она, вскарабкавшись под каменный свод арки, протягивала к нему руки сквозь чугунные перекладины. В глазах у дружинника потемнело, как от внезапного удара по голове. Забыв обо всем на свете, не понимая, что делает, он в отчаянии бросился к решетке, принялся карабкаться вверх, стремясь дотянуться до взывавшей к нему девушки. Но ему не удалось осуществить свой безнадежный замысел. Степа, бросившийся вслед за ним, в отличие от Михася, прекрасно отдавал себе отчет в происходящем. Стражник не разглядел, кто именно позвал его друга, но он понял, что Михась уже ничем не сможет помочь этому человеку. Кроме того, Степа видел, что стрельцы и лешие, не заметившие неожиданного и стремительного броска их товарища в противоположном направлении, уже освободили от беженцев необходимое пространство и принялись затворять тяжелые массивные створки. Они вот-вот сомкнутся и прижмут к решетке, раздавят дружинника, потерявшего над собой контроль. Степа, не раздумывая, изо всех сил дернул уже почти вскарабкавшегося по перекладинам наверх Михася за ноги. Тот не удержался и полетел вниз, на стражника. В последний момент перед его падением Анюта, рванувшись плечом сквозь решетку, судорожно скрюченными пальцами попыталась ухватиться за дружинника, но лишь сорвала с его головы берет.
Михась упал на Степу. Тот, не давая дружиннику опомниться и вступить в борьбу, исход которой можно было с уверенностью предсказать заранее, резко упал на спину и, продернув Михася через себя, стукнул его головой о каменную мостовую. Вскочив и подхватив на руки безвольно обмякшее тело друга, Степа со всех ног кинулся в сужающуюся щель между створками и успел протиснуться в нее буквально в последний момент, под изумленные возгласы не ожидавших ничего подобного стрельцов и леших.
Тяжело дыша, Степа осторожно опустил Михася на землю, прислонил спиной к стене арки. Караульные захлопнули створки, заложили их огромным засовом. В этот момент к ним подбежали Разик и Желток. Бросив мельком взгляд на запертые ворота, Разик встревоженно произнес:
— Что с Михасем? Пострадал в давке? Рана не опасная?
— Нет, все в порядке, слегка ударился головой, сейчас придет в себя! — не вдаваясь в подробности, ответил Степан. — Вы идите, а я с ним тут пока побуду.
Разик кивнул и, повернувшись к бойцам, скомандовал:
— Караул! Строиться в три шеренги, занимать оборону перед аркой!
Когда неожиданно появившийся, словно с того света, Михась вновь исчез и тяжелые створки ворот захлопнулись прямо перед ее лицом, окончательно разбив призрачную надежду на спасение, Анюта поневоле обратила полубезумный взгляд на то, что происходило за ее спиной. Несметная людская толпа билась о кремлевские стены, как волны бушующего моря о каменные утесы. Сзади с двух сторон неистовствовало пламя, а в немногих еще пока свободных от пожара улицах стояла, словно выжидая чего-то, ордынская конница. Несчастные полураздетые беженцы почему-то совершенно не интересовали ордынцев, они явно нацеливались на добычу покрупнее, словно надеялись, что ворота Кремля вот-вот вновь, как двести лет назад, распахнутся перед ними.
Толпа наконец изменила направление своего движения и потекла вдоль кремлевской стены, по еще свободному от огня пространству, искать спасения в реке. Однако у тех, кто был прижат к самой стене, не было возможности не то что двигаться, но даже повернуться. И Анюта, увидев с высоты, что люди, те, которые находились с противоположного края, устремились куда-то, ощутила вдруг проснувшимся в ней звериным чутьем, что именно там еще может быть спасение, и пошла вслед за ними. Она пошла по головам. Девушке казалось, что она вновь очутилась дома, в родной деревне, и идет по болоту в скит к отцу Серафиму, привычно прыгая с кочки на кочку, несет отшельнику узелок с доброхотными даяниями односельчан. Зачем-то все еще сжимая в руке берет, сорванный с головы Михася, Анюта легко и проворно переступала босыми ногами с головы на голову. Она даже принялась что-то напевать вполголоса, как обычно напевала, идя по своему лесу. Потом Анюта, боясь потерять берет, нахлобучила его себе на голову, но не так, как полагалось носить этот головной убор, а просто как колпак.
