Сергей Нуртазин - Русский легион Царьграда

Мечеслав, загребая веслом, вдыхал знакомый запах степного разнотравья, слушал пронзительные крики чаек, разговор спорящих между собой о вере отца Дионисия и гота-арианина, поглядывал на чистое голубое небо и вспоминал. Вспоминал, как первый раз вышел в море на Ормовой ладье, вспоминал ночевку у порогов недалеко от места, где сложил свою голову князь Святослав. Сколько уж лет минуло с той поры, когда молодым воином покинул он ее. И вот теперь после долгой разлуки, после многих испытаний возвращается он на родимую сторонушку. Недалече осталось до нее! Что же сталось с ней за эти годы, пока был он в краях чужедальних? Как встретит она его, земля, по которой томилось столько лет сердце, куда стремилась душа? Вот она, отчина, к которой вернулся, несмотря на лишения и невзгоды. Слава тебе, Господи! Славлю Тебя за то, что дал мне вернуться живым и невредимым! – мысленно благодарил Мечеслав Бога, сам того не замечая, переходя на шепот.

– Ты чего это опять ворожишь, аль кудесником стать надумал? Так ноне вроде бури не предвидится, – пробасил Торопша, отвлекая Мечеслава от раздумий. Мечеслав помолчал, затем, серьезно глянув на сотоварища, сказал:

– О Руси нашей думы мои.

– Эх, да разве ж кому ведомо, что нас там, на Руси, ждет!

– Что нас на Руси ждет, неведомо, а покуда, браты, смотреть надобно, чтобы стрелу печенежскую в гости не принять, – сказал проходивший мимо Гостята Лепич.

Преодолевая течение могучего богатыря, имя которому Днепр, ладьи плыли к конечной цели своего пути. С каждым днем, с каждым взмахом весла все ближе и ближе становилась родная земля и град Киев. Вот уже и коварные пороги, и остров Хортица, именуемый ромеями островом Святого Георгия, были пройдены. Мечеслав с упоением глядел на берега, и ему казалось, что каждое деревце, каждый куст, каждая былинка приветствуют его. Каждый холм, каждый лесок, росший у реки, каждый ручеек, впадающий в Днепр, казались ему знакомыми. И радовалась его душа, когда видел он, что чем ближе подплывали они к Киеву, тем больше появлялось на берегах градов малых и селений! Знать, растет и ширится земля Русская! Он возвращался! Возвращался на родную землю, после долгой разлуки, после трудностей и потерь! Возвращался, неся в себе радость и грусть!

Глава четвертая

Се князь Владимир поставил церковь Святой Богородицы в Киеве и дал церкви той десятину по всей Русской земле, во всех градах.

Все когда-то кончается, закончилась и долгая, полная опасностей дорога от Царьграда к Киеву. Ладьи, покинув воды Днепра, вошли в Почайну-реку и направились к месту, где теснились, прижимаясь друг к другу, насады, купеческие ладьи, новгородские струги, расшивы и многочисленные челны-долбленки местных рыбаков. Вскоре путешественники ступили на земную твердь под приветственные крики киевлян, работавших на причалах. Мечеслав, Дионисий, Торопша и Таисия распрощались с Гостятой Лепичем, вошли в городские ворота. Мечеслав с интересом разглядывал город, а он изменился за время его отсутствия. Киев, словно возмужавший отрок, стал плечами шире, лицом краше. Он опоясал себя новыми дубовыми стенами, кое-где на высоких валах, вместо деревянных, высились каменные башни. Узорнее и шире стали белокаменные хоромы великого князя. Стало больше и церквей православных, средь которых особой красотою выделялся храм Успения Богородицы, воздвигнутый при помощи мастеров греческих. Многое изменилось в граде, многое и осталось прежним, не было тут только Рады, как не было и идолов-богов, ее погубивших.

– Друже, расстаюсь я ныне с вами со всеми, но, думаю, свидимся мы еще! – сказал Торопша.

– Да и я пойду, сын мой, помолюсь в храме, отблагодарю Господа Бога нашего за счастливое окончание пути, со священниками переговорю да послание передам от настоятеля нашего монастыря митрополиту киевскому. Так что прощайте все! Свидимся ли, нет ли, о том не ведаю! Пути Господни неисповедимы! Но всегда буду вас всех добрым словом поминать и молиться за вас! Господь с вами, дети мои! Да хранит вас Бог! – Дионисий перекрестил сопутников, поклонился и торопливым шагом пошел в сторону Десятинной церкви. Все трое проводили его взглядами.

– Ан и мне пора! – сказал Торопша. Обнял на прощание Мечеслава, поклонился Таисии и, слегка прихрамывая, зашагал своей дорогой. Таисия снизу вверх с напряженным ожиданием смотрела на Мечеслава. «Не прогонит ли от себя, не отринет ли?» – билась в ее голове мысль, тревожа сердце. Мечеслав, угадав ее мысли, сказал:

– Пойдем, Таисия, здесь неподалеку изба Ормова должна быть. Если цела еще, там и поживем, пока я свои дела улажу.

Дом Орма стоял в целости и сохранности. Мечеслав отворил дверь, изнутри густо пахнуло нежилым духом. Пригнувшись, он вошел внутрь, Таисия следом. В избе все оставалось так же, как было, когда он с Ормом и Сахаманом покидал ее в далеком прошлом.

«Видать, Олег Волчий Хвост озаботился, чтоб избу не тронули; Орм, помню, просил его о том», – подумал Мечеслав.

– Да-а, непорядок, однако! – проговорил он, увидев углы, заплетенные паутиной, свисающие с потолка тенета и толстый слой пыли, покрывающий все вокруг.

Таисия принялась прибираться. Мечеслав немного постоял и вышел из избы, чтобы принести воды.

Наступил вечер. Мечеслав и Таисия сидели друг перед другом за столом в прибранной чистой избе. Тусклый красноватый свет заходящего солнца проникал в маленькое оконце из бычьего пузыря. Мечеслав смотрел на Таисию и думал, как она изменилась. Из веселой и дерзкой танцовщицы превратилась в тихую, скромную и грустную женщину, в которой появилось что-то такое, чего Мечеслав не мог объяснить сам себе. Ее глаза чем-то напоминали ему глаза Мануш, было нечто похожее в ее взгляде, что-то, шедшее от души, от сердца! И он чувствовал это, как чувствовал и ответственность за женщину, которая отправилась за ним в далекий тяжелый путь, в неизвестные ей земли, совсем чужая, плохо знающая язык и обычаи народа, средь которого ей предстояло жить.

– Завтра поутру отправлюсь по делам. А после надо отыскать купца, знакомца Ормова. Если он в Киеве, отдам ему, что осталось после смерти брата моего, чтобы он передал все родовичам Ормовым, живущим в варяжской стране. К княжескому двору сходить тоже надобно, ныне утомился, да и поздно уже. Как приду, на торжище сходим, снеди купим да сряду тебе, обносилась вон.

– Позволь мне на торг самой сходить, я и на стол накрою к твоему приходу, – сказала Таисия.

– Так ты же речь нашу плохо разумеешь. Того гляди заплутаешь, али изобидит да обманет кто?

– Речь вашу я знаю и понимаю, я многие годы слышала ее в «Золотом Вепре», да ты и сам меня многим словам научил! Отпусти меня, Мечеслав, я смогу, верь мне!