Александр Дюма - Инженю
— Полно! Я же не говорю вам, что он обвенчается с ней в соборе Богоматери, — нагло ответил Оже, ободренный добродушием и долготерпением Ретифа.
— Тогда, сударь, где же он вступит с ней в брак? — пристально глядя на собеседника, спросил Ретиф.
— Хватит, — фамильярно опустив свою большую ладонь на плечо романиста, сказал Оже, — хватит шутить и давайте откровенно обсудим вопрос, дорогой господин Ретиф. Вельможа увидел вашу дочь и влюбился в нее.
— Что за вельможа? — ледяным тоном спросил Ретиф.
— Что за вельможа, что за вельможа? — повторил Оже, несколько растерявшись, несмотря на свое нахальство. — Черт побери! Очень большой вельможа, безмерно богатый! Принц!
— Сударь, я не знаю, что выражают ваши улыбки, — возразил романист, — но они обещают мне слишком много или совсем мало.
— Прежде всего позвольте мне сказать, господин Ретиф, что они вам обещают, это деньги, много денег, огромные деньги!
Ретиф закрыл глаза, скорчив гримасу столь очевидного отвращения, что Оже тотчас спохватился:
— Почему я говорю о деньгах?! Мне кажется, их в вашей жизни было очень мало, вы даже не знаете, что они собой представляют, господин Ретиф.
— Но, сударь, поистине мне непонятно, сплю я или бодрствую, — возразил Ретиф. — Если я не сплю, то, по-моему, понимаю вас очень хорошо.
— Выслушайте меня, господин Ретиф, вы от этого ничего не потеряете, ибо узнаете мое определение денег…
О, вы умеете нанизывать фразы одну за другой, так взвесьте-ка их истинную цену. Деньги, дорогой господин Ретиф…
— Сударь…
— Ах, вот вы сразу же перебиваете меня в начале моего определения. Ретиф огляделся вокруг себя с таким видом, словно хотел убедиться, нет ли в комнате кого-нибудь, кто помог бы ему вытолкать Оже за дверь; но в одиночку он был неспособен справиться с таким крепким молодым мужчиной, как Оже.
Поэтому он решил терпеть.
Впрочем, будучи наблюдательным социальным писателем, живописующим нравы, он не находил этот разговор неинтересным для себя и хотел понять, что еще уцелело от вельможной наглости в том новом обществе, которое чувствовало расположение к философии и жаждало свободы.
Но Оже, который не был способен угадать, что же действительно творилось в сердце Ретифа, и который, кстати, считал, что люди почти всегда заслуживают презрения, и привык их презирать, продолжал:
— Деньги, дорогой мой господин Ретиф, — это квартира в другом, а не в таком, как у вас, доме, на другой, а не такой, как ваша, улице; это обстановка в квартире — вы прекрасно понимаете, что под обстановкой я разумею нечто иное, отличное от ваших трухлявых столов и колченогих стульев: под обстановкой я имею в виду кресла, обитые мягким утрехтским бархатом; мебель розового дерева; портьеры из узорчатого шелка; мягкий ковер зимой; полы, до блеска натертые летом… и, дайте мне, черт возьми, сказать, слугу, который натирает полы и надевает чехлы на кресла; на камине красивые часы в стиле буль или из позолоченной бронзы; шкафы с фарфоровой и серебряной посудой; погреба с бургундскими винами для тех дней, когда вы будете отдыхать, и с бордо для тех дней, когда вам предстоит работать.
— Перестаньте, сударь! — взмолился Ретиф, у которого от этого перечисления начинала кружиться голова.
— Но дайте же мне закончить, черт побери! Под обстановкой я разумею и хорошую библиотеку, а не те книжки, что я вижу у вас на необструганных и сколоченных вами досках, а красивые и добрые, вернее, злые книги — ведь именно их предпочитаете вы, господа романисты, господа поэты, господа журналисты! — господина де Вольтера в переплетах, Жан Жака Руссо с золотым обрезом, всю «Энциклопедию», тысячу томов! В вашем сарае никогда не кончаются дрова из королевских лесов; в вашей кладовой хранятся неиссякаемые запасы ламп и горы свечей; в вашем платяном шкафу висит по паре каждой вещи, то, чего вы никогда не имели, например: два фрака, два сюртука, два жилета, две пары кюлот, два шелковых, подбитых ватой шлафрока для зимы, два ситцевых халата для лета, кружева, рубашки из тонкого полотна, трость с позолоченным, украшенным чеканкой набалдашником, — целый гардероб, который сделает вас моложе лет на пятнадцать и приведет к тому, что женщины станут оборачиваться вам вслед.
— Женщины?
— Да, как и тогда, когда вам было двадцать пять лет и вы совершали свои прекрасные прогулки влюбленного Геркулеса с мадемуазель Жинан и еще тремя девушками! Ну вот, как видите, я читаю ваши книги, господин Ретиф де ла Бретон, хотя они очень плохо напечатаны, и поэтому нам известно о ваших неприятностях: нам знакома драма «Новобрачная». Итак, вы получите все то, о чем я вам говорил, господин Ретиф де ла Бретон: у вас будет особняк, обстановка и деньги; вы будете иметь все это и даже больше, а в противном случае я, Оже, опозорю свое имя!
— Но все-таки, каков вывод из сказанного вами?
— А вывод из сказанного мною таков, что вельможа, вступая в брак с вашей дочерью, даст все эти вещи ей в приданое.
— Вот в чем дело! — вскричал разъяренный Ретиф, поправляя на голове черную бархатную ермолку. — Вы либо смеетесь надо мной, либо явились серьезно и бесстыдно предложить мне эту гнусную сделку?
— Вы правы, дорогой мой господин Ретиф, я пришел предложить вам сделку, но вы ошибаетесь в определении: эта сделка не гнусная, а превосходная, она выгодна вам и вашей дочери!
— Но понимаете ли вы, сударь, что явились сюда просто-напросто предложить мне опозорить мою дочь?
— Кто вам говорил о позоре? Вы с ума сошли?
— Похоже, черт возьми, схожу…
— Позор? Ладно! Что позорного для мадемуазель Инженю Ретиф, внебрачной дочери, в том, что она полюбит вельможу?! Честное слово, я уже ничего не понимаю! Неужели вы принимаете всерьез ту генеалогию, согласно которой вы ведете свой род от императора Пертинакса?.. Разве была опозорена Одетта де Шандивер? Разве была опозорена Агнесса Сорель? Может быть, по-вашему, была опозорена Диана де Пуатье? Или Мари Туше? Разве мадемуазель де Лавальер была опозорена? Разве госпожа де Монтеспан, госпожа де Ментенон, госпожа де Парабер, госпожа де Фа-лари, госпожа де Сабран, госпожа де Майи, госпожа де Вентимий, госпожа де Шатору и госпожа де Помпадур — разве все они покрыли себя позором, ответьте мне?! Оставьте, дорогой господин Ретиф, вы с ума сошли, напуская на себя важный вид! И заметьте хорошенько, я предлагаю вам великолепную партию и даже мысли не допускаю, что ваша дочь могла бы стать госпожой де Фонтанж.
— Но кто этот человек?! — вскричал Ретиф с возрастающим изумлением. — Неужели король?
— Почти.
— Это господин граф Прован…
— … не будем называть имен, дорогой господин Ретиф! Это его королевское высочество принц Деньги! Какого черта вам еще угодно знать? И если вельможа, вроде того, о ком я говорю, стучится в дверь, то мое мнение заключается в том, что необходимо перед ним эту дверь распахнуть настежь.
