Виктор Поротников - Пересвет. Инок-Богатырь против Мамая
День клонился к исходу, когда Пересвет вступил через распахнутые ворота на территорию Троицкого монастыря, обнесенную частоколом. Низкое оплавленное солнце жгло еще довольно сильно, от его жара на желтой коре молодых сосен выступили янтарные капли смолы. Пыльная выгоревшая трава хрустела под ногой.
С первого взгляда Пересвет заметил, что на монастырском подворье среди приземистых бревенчатых избушек-келий, среди клетей и дровяных сараев толпится необычно много людей, причем среди прихожан, собравшихся здесь, преобладают люди знатные, это было видно по их одеяниям.
— С чего это вдруг бояре и гридни толпой к нам пожаловали? — обратился Пересвет к иеродьякону Симону, столкнувшись с ним в узком переулке между строениями.
Спешащий куда-то Симон вскинул на Пересвета красные слезящиеся глаза и задыхающимся голосом бросил ему:
— Некогда, брат, мне толковать с тобой, не обессудь. Сам Дмитрий Иванович со свитой приехал сюда за благословением от игумена Сергия. Слыхал небось, Мамай на Русь прет. Князь Дмитрий полки собирает против Мамая. Грозная сеча с ордынцами грядет, брат!
Взмахнув черными широкими рукавами рясы, как крыльями, седобородый Симон торопливо прошмыгнул мимо Пересвета, опираясь на посох, и скрылся за углом.
Пересвет поспешил разыскать Ослябю. Тот был в своей келье. Сидя на ложе в льняной исподней рубахе, Ослябя маленьким ножом обрезал ногти на своих пальцах. Увидев Пересвета, Ослябя обрадовался и заключил его в объятия.
— Долгонько тебя не было, брат, — сказал Ослябя, усадив Пересвета на стул. — А у нас сегодня на вечерней службе Дмитрий Иванович присутствовал со своими лепшими боярами. Теперь князь Дмитрий уединился с игуменом Сергием в его келье. — Ослябя многозначительно повел бровью. — Слыхал про Мамаевы полчища?
Пересвет молча кивнул.
— Так вот, брат, Дмитрий Иванович вознамерился не ждать Мамая на Оке, а идти с полками в степь ему навстречу, — продолжил Ослябя, чуть понизив голос. — После совета с воеводами князь Дмитрий прибыл сюда, дабы с отцом Сергием переведаться. Князь знает, что Сергий может грядущее наперед знать. Получается, что от слова Сергия сейчас зависит: выступит русская рать за Оку или не выступит.
Внезапно в дверях кельи появился отрок из числа сирот, прибившихся к монастырю.
— Чего тебе, Андрейша? — обратился к нему Ослябя.
— Игумен кличет вас обоих к себе, — слегка заикаясь, выпалил отрок.
— Разве игумен уже знает о том, что Пересвет в обители, — удивился Ослябя.
— Знает, — кивнул отрок.
— Хорошо, мы сейчас же придем, — сказал Ослябя.
Юный гонец исчез.
— Мне есть, чем порадовать Сергия, — промолвил Пересвет, снимая с себя запыленный плащ. — Отец отсыпал мне полсотни серебряных монет в дар для нашей обители.
В низкой бревенчатой келье игумена горела лампада на полочке в красном углу, подле нее стояли две небольшие иконы с ликом Николая Чудотворца и Богоматери Одигитрии. Пахло ладаном и кипарисовым маслом. На полке лежали книги в кожаном переплете. На столе лежало бронзовое распятие, тут же стояла глиняная чернильница.
Два маленьких незастекленных оконца выходили на монастырский огород, заросший малиной и смородиной.
Вошедшие в келью Ослябя и Пересвет отвесили игумену поклон. Они неловко замерли на пороге, увидев, что Сергий стоит перед коленопреклоненным князем Дмитрием, возложив ему на плечи обе руки. На Сергии был старый порыжевший подрясник, на груди у него висел большой медный крест. Князь Дмитрий был облачен в длинную голубую свитку, расшитую серебряными нитями на рукавах и по нижнему краю, сверху на нем был лиловый плащ с золотыми узорами. На ногах у князя были желтые сафьяновые сапоги. Красную парчовую шапку князь держал в руке.
— Благословляю тебя, княже, на ратный подвиг, — негромко и твердо молвил Сергий, — будь решителен и отважен. Иди на нехристей без боязни. Пробил час решающей битвы! С тобою сила крестная, князь. С нею ты будешь неодолим для татар. Я бы и сам пошел с тобой, чтобы осенить крестом полки твои, кабы не немощь моя. А посему отправляю с тобой, княже, двух воинов-схимников, на коих лежит благодать Господня. — Сергий мягким жестом указал князю Дмитрию на Ослябю и Пересвета. — С помощью Господа и сих воинов Христовых, княже, одолеешь ты злую ордынскую рать!
Пересвет изумленно переглянулся с Ослябей.
— Не уступлю татарам, отче, — сказал князь Дмитрий. — Понимаю, что пришла пора сбросить с плеч татарское иго. Не бывать Мамаю в Москве!
Весь облик московского князя, его тяжело нависшие черные брови, печать твердости на устах, обрамленных темной бородой и усами, воинственно сверкающие синие глаза, — все говорило о том, что в душе этого человека давно созрела решимость сокрушить ордынскую силу мечом. И напутствие игумена Сергия стало для Дмитрия Ивановича не просто благословением на ратный подвиг, но признанием его борьбы с Мамаем священной войной.
* * *— Ты вовремя вернулся из Брянска, сын мой, — сказал игумен Сергий, взяв Пересвета за плечи и заглянув ему в глаза. — Наступает час тяжкого испытания. Нельзя допустить, чтобы дрогнуло оружие в руках у наших ратников при виде полчищ Мамая. А посему тебе и Ослябе надлежит быть подле князя Дмитрия, дабы воеводы и ратники наши видели, что Господь на их стороне.
— Как же так, отче, — раздался слегка растерянный голос Осляби, — ведь Четвертый Вселенский собор в Халкидоне постановил, что монах не должен поступать на военную службу. Всякий монах, нарушивший сей запрет, подвергается отлучению от Церкви.
— Сознаю сие и понимаю, сын мой, — обернулся к Ослябе игумен Сергий. — Поскольку вы оба давали обет иноческого послушания, поэтому обязаны подчиниться мне и взять в руки оружие. Как ваш духовный отец, я возьму этот грех на себя. Благословляю вас, дети мои, на пролитие крови злых нехристей ордынских, хотя и рискую при этом спасением собственной души. Не я, но Русь призывает вас выйти на сечу с татарами с именем Бога на устах! Не токмо русских людей вы идете оборонять, но и храмы Господни, кои подвергнутся разорению в случае победы Мамая.
Ослябя и Пересвет опустились на колени перед Сергием на том же самом месте, где несколько минут назад стоял на коленях князь Дмитрий.
Московский князь и его свита, не задерживаясь на ночлег, выехали из Троицкого монастыря на лесную, подернутую сумерками, дорогу. Рядом с Дмитрием Ивановичем, гарцевавшим на белом длинногривом жеребце, ехали верхами два плечистых монаха в черных мантиях с вышитыми на них белыми священными символами, в «шлемах спасения» — островерхих черных кукулях на голове с изображением креста на них. По церковным понятиям, в подобном облачении монахи должны были выходить на бой с Дьяволом. Ныне же дьявольская сила ассоциировалась для русских людей с полчищами Мамая.
