Анри Кок - Сиятельные любовницы
Однажды вечером, на Пратере, увидев шатающегося около коляски Габриэли человека, на которого ему указали как на соперника, Мондрагонэ почувствовал внезапную мигрень и просил позволения удалиться. Позволение это немедленно было дано ему. Но вместо того, чтобы возвратиться в свой отель, граф отправился к Габриэли, где, благодаря своему знанию местности, он прошел никем не замеченный до самой спальни своей любовницы.
Едва он спрятался в шкаф с платьем, как вошла Габриэли в сопровождении маркиза д’Алмейды.
Что видел и слышал бедный влюбленный из своего тайника? Ничего для себя приятного, конечно. Но он был дворянин и француз… две причины, чтобы не показаться смешным… А что могло быть смешнее, чем он в подобных обстоятельствах? Граф мужественно ожидал, пока португалец кончит свой разговор с итальянкой и уйдет, чтобы появиться самому на сцене.
Первой реакцией Габриэли на появление графа был ужас.
Он был бледнее смерти.
Но внезапно страх певицы перешел в веселость.
Спеша выйти из шкафа после ухода соперника, граф не заметил, что вытащил за собой на пуговице женскую юбку, под которой он скрывался не один час.
Вид этой-то юбки, составлявшей самую смешную принадлежность молодого сеньора, и заставил смеяться Габриэли, смеяться до слез! Она опрокинулась от смеха на диван.
Граф оторвал юбку вместо с пуговицей и, послушный только гневу, раздраженный изменой и этим хохотом, воскликнул:
— А! Вы насмехаетесь надо мной?!
И со шпагой в руке он бросился на изменницу.
Счастье для нее, что в этот вечер на ней было надето платье с высоким лифом из плотной материи! Иначе она была бы убита.
Удар, нанесенный ей графом, пробил корсаж и счастливо прошел подмышкой.
Габриэли перестала смеяться.
— На помощь! Спасите! — закричала она срывающимся голосом.
Но граф уже был на коленях перед своей любовницей и с глазами, полными слез, умолял ее простить его.
Конечно, и она сама заслуживала каких-то упреков, поэтому Габриэли простила графа, но с условием, чтобы на память об этой драматической сцене он отдал ей свою шпагу.
И она сохранила ее, приказав сделать на клинке следующую надпись:
«Шпага графа де Мондрагонэ, осмелившегося ударить ею Габриэли, 18 сентября 1760 года.»
Из Вены, которую она оставила около конца 1762 года, но не потому, что она имела меньший успех как актриса, а, быть может, потому, что у нее стало меньше поклонников, Габриэли отправилась в Палермо, столицу обеих Сицилий, где с первого же раза стала любовницей вице-короля.
У нее был свой отель на улице Кассаро, прекраснейшей из улиц города, шесть карет, двадцать лакеев, две тысячи унций золота (около 25000 франков) в месяц — и за все это платил вице-король, герцог Аркоский.
Но его светлость ошибался, думая иметь ее за свои экю.
Однажды, когда он давал большой обед, на который пригласил свою любовницу, она не явилась; вице-король послал своего первого камердинера потребовать объяснения этого отсутствия.
Габриэли читала лежа.
— Вы скажете нашему господину, — ответила она лакею, — что я не иду к нему сегодня обедать по двум причинам: во-первых, я не голодна, потому что поздно завтракала, во-вторых, как бы ни был остроумен его разговор и разговор его друзей, он не может сравниться с той книгой, которую я читаю сию минуту.
Эта книга была «Хромой бос», переведенная на итальянский язык.
Его светлость, уязвленный ответом Габриэли, снова послал лакея со следующим письмом:
«Так как вам не угодно, то мы обойдемся и без вашего общества, но мы рассчитываем, что вам будет угодно побеспокоиться сегодня вечером как певице.»
Это послание, возможно, заставило Габриэли поморщиться: что верно, то верно, она должна была вечером петь в придворном театре. Отказаться было нельзя.
И она повиновалась. Но с особенностями. Ей прикапывали превзойти самое себя. Она же пела небрежно, слабо, невыразительно, бесстрастно, одним словом, хуже обыкновенного.
Все больше и больше раздражаясь, герцог в один из антрактов вошел в ложу певицы.
— Вы, кажется, смеетесь надо мной! — сказал он.
Она отвечала улыбкой, которая говорила: «Вам только кажется? Но, мой милый, ведь ясно, что я над вами издеваюсь!»
— Берегитесь! — воскликнул герцог. — Я господин в Палермо. Я заставлю вас хорошо петь, хотите вы или нет!
На этот раз Габриэли разразилась искренним смехом.
— А, вот как? — отвечала она. — Видите ли, просто мне правилось петь дурно, а теперь мне угодно не петь вовсе!
Вице-король вспыхнул от гнева.
— Вы отказываетесь петь?
— Да.
— Я вас отправлю в тюрьму.
— Отправляйте! Быть может, там мне будет веселее, чем с вами!..
Отступать было некуда. Вице-король, хотя и влюбленный, не может позволить, чтобы его так безнаказанно презирали. Герцог отдал приказание. Через час Габриэли находилась в государственной тюрьме.
С ней там обращались, однако, со всем уважением, которого достойна любовница, всеми любимая, хотя и делающая все, чтобы ее не любили. Вместо холодной и мрачной каморки ей дали целое отделение начальника тюрьмы. Аните дозволено было видаться с ней. Наконец, ее друзьям и подругам позволили делать такие долгие и частые визиты, как они того пожелают. Это была уже не тюрьма, а увеселительный дом.
У несчастной пленницы за столом каждый день бывало до двадцати персон: вечером танцевали и пели с ней вместе. Она никогда не пела так хорошо, как в то время, когда сидела под замком.
И что за упрямство! Каждое утро в течение целой недели от имени герцога являлся нарочный и почтительно предлагал ей один и тот же вопрос:
— Согласны ли вы сегодня вечером, сеньора, петь при дворе?
— Нет! — отвечала она. — Нет, нет и нет!
Вице-король уступил. Лучше он ничего не мог сделать. Габриэли была способна провести в тюрьме всю жизнь.
Когда ей объявили, что она свободна, «Хорошо!» — ответила она без всякой благодарности. А начальнику тюрьмы, который предложил ей свою руку, чтобы проводить до канцелярии, она сказала:
— Прошу прощения, но прежде чем покинуть вас, я должна извиниться за те неудобства, которые вам доставила, лишив вас вашего служебного помещения. — Она подала ему кошелек с тысячью унций. — Пока я здесь веселилась, тут были люди, которые страдали, не правда ли? И которым, без сомнения, еще долго придется страдать. Итак, в память о моем пребывании здесь, рядом с ними, разделите это золото среди них. И скажите им, что я принимаю искреннее участие в их несчастиях и желаю им скорого освобождения!..
Коляска, ожидавшая Габриэли у дверей тюрьмы, принадлежала герцогу Аркоскому, ко дворцу которого кучер направил лошадей.
