Филипп Ванденберг - Проклятый манускрипт
— И что же он, по-вашему, делал? — грубо спросила Афра.
Верингер наклонил голову и беззастенчиво улыбнулся:
— Есть много вариантов. Например, он мог быть монахом, или даже каноником, или папским легатом, который по какой-то причине оставил свой пост.
— Ульрих? Не смешите меня!
— А вы когда-либо обращали внимание на его правое предплечье?
И не только на него, хотела ответить Афра, но ситуация была слишком серьезной, и ответ застрял у девушки в горле. Потому что, если честно, она никогда не присматривалась к правому предплечью Ульриха. Ульрих фон Энзинген постоянно носил рабочий халат с длинными рукавами. Какое это могло иметь значение?
Афра мрачно посмотрела на Верингера:
— Что за глупый вопрос?
Тот задумчиво ответил:
— Вопросы никогда не бывают глупыми, глупыми могут быть только ответы. То, что произошло в соборе, похоже на почерк ложи отступников — братства умных людей, целью которых является побороть святую мать-Церковь. В основном это бывшие монахи или отлученные от Церкви высокопоставленные лица, продавшиеся дьяволу. Они очень опасны, потому что благодаря своему прошлому располагают подробной информацией обо всем устройстве Церкви. Паутина их связей простирается вплоть до папской курии. Говорят, даже все трое пап, управляющие сейчас Церковью, принадлежат к ложе отступников. Если понаблюдать за жизнью этих людей, то не сможешь сказать, к кому их причислять. Но, в любом случае, у всех изгнанников на внутренней стороне правого предплечья есть клеймо — перечеркнутый наискось крест.
— И вы предполагаете, что у мастера Ульриха имеется на предплечье такой знак? — Афра прижала руку ко рту. Просто ужасной показалась ей мысль о том, что Верингер мог быть прав. Тысячи мыслей, смущавших ее еще больше, проносились у нее в голове.
Какая же причина могла быть у Верингера Ботта так ужасающе сильно ненавидеть Ульриха фон Энзингена? Афра не знала ответа на этот вопрос, равно как и на вопрос о прошлом Ульриха. Откуда он родом, чем занимался, прежде чем начать строительство собора в Ульме, — об этом архитектор никогда не рассказывал. Однажды Ульрих фон Энзинген вошел в ее жизнь. Или это она вошла в его жизнь? Точного ответа Афра не знала.
Пергамент! Эта мысль поразила ее, как удар молнии во время сильной грозы. Может быть, Ульриху фон Энзингену была нужна не она, а пергамент? Боже мой, как же наивна она была! Еще слишком хорошо Афра помнила о том, с каким оживлением расспрашивал Ульрих ее о пергаменте той туманной ночью, когда они бежали из Ульма. Хорошо, что он не знал о новом тайнике для документа в монастырской библиотеке.
Испытующе глядя Верингеру Ботту в лицо, Афра впервые заметила определенную открытость в его взгляде. Не было ни насмешки, ни издевательской улыбки, даже цинизм, прочно застывший в чертах его лица, внезапно исчез. И, чтобы защитить Ульриха, девушка задала парализованному архитектору вопрос:
— А откуда вам так хорошо известно о ложе отступников, мастер Верингер?
Верингер усмехнулся высокомерной улыбкой, совершенно не соответствовавшей его положению. Он ухмылялся той широкой бесстыдной ухмылкой, какую все привыкли видеть у него на лице. Она могла значить все и ничего. Эта ухмылка приводила Афру в ярость.
Не раздумывая, повинуясь внезапному порыву, девушка подошла к человеку, сидевшему в инвалидном кресле, и закатила его правый рукав. Оно было там — клеймо, перечеркнутый наискось крест. Афра застыла.
— Вы… — пробормотала наконец она.
Верингер молча кивнул.
— Но почему…
— Да, я принадлежал к ложе отступников — до того самого дня, как стал калекой. А так как калеки не имеют права занимать духовные должности, они не могут быть также отступниками. Я был бы только помехой. Едва мне удалось избежать смерти, как ночью ко мне в двери постучал незнакомец. Слуга открыл двери и провел его ко мне. На нем был черный плащ с капюшоном, какие носят все изгнанники, и голос показался мне незнакомым. Незнакомец сказал, что по воле Всевышнего я больше не могу быть отступником. Потом он без слов сунул мне в рот капсулу. Уходя, он снова обернулся и прошептал: «Вам нужно всего лишь раскусить ее, мастер Верингер!» Но я выплюнул ее, и она упала мне на камзол. С тех пор я все время ношу ее с собой.
Афра растерянно смотрела на человека, сидевшего в инвалидном кресле, и впервые ей стало жаль его. Его злость и циничное поведение раньше не давали ей повода для этого. То, что Верингер доверил свою тайну именно ей, заставило девушку призадуматься.
— В любом случае, спасибо вам, что посвятили меня в это, — сказала она, и голос ее прозвучал немного беспомощно.
Мастер Верингер криво усмехнулся, странной улыбкой, сильно отличавшейся от той, которую видели обычно на его лице, — не циничной, не коварной, нет, скорее смущенной.
— Может быть, мне стоило промолчать, — сказал он через какое-то время. Потом подозвал слугу, ожидавшего за дверью.
Слуга подошел и встал за инвалидным креслом. Верингер смотрел прямо. Не говоря ни слова, слуга повез Верингера по направлению к собору.
Афра глубоко вдохнула. Встреча с Верингером смутила ее. Она не знала, чему теперь верить. Неужели Ульрих хитрил с ней? Почему, думала она, мастер Верингер испытывал к ней больше доверия, чем Ульрих? Девушка была расстроена и начала сомневаться в собственной памяти: слуга, который увез Верингера, был не тот, который привез его, — хотя на нем было то же платье. В этом Афра была совершенно уверена. Она была не уверена только в том, что это может значить. Афра была потрясена до глубины души. И впервые она задала себе вопрос: не стала ли она уже, сама того не замечая, вместилищем злых сил, против которых собиралась бороться?
И пока она раздумывала, не продвинувшись в своих размышлениях ни на шаг, двери в комнату снова раскрылись. Вошел Ульрих фон Энзинген. Он подошел к Афре скорее пошатывающейся, чем ровной походкой, спутавшиеся волосы свисали на лоб, выражение его лица было жалким. Было видно, что он изо всех сил старается казаться трезвым. На нем все еще была темная праздничная одежда, которую он надел на оргию у епископа, но казалось, что архитектор в этом наряде катался по полю.
Вид Ульриха привел Афру в ярость. И поскольку он не сказал ни слова, она решила наброситься на него сама:
— Хорошо, что ты хоть помнишь о своей профессии!
Архитектор кивнул. Он удивленно оглядывался по сторонам. Следы беспорядка были по-прежнему видны, но казалось, что это его не смущает. Он безучастно спросил:
— Какой у нас сегодня день?
— Пятница.
— Пятница? А когда был праздник у епископа?
