Генрик Сенкевич - Крестоносцы
Но не проехал он и десяти шагов, как ехавший позади чех поравнялся с ним и сказал:
— Ваша милость, за нами мчатся какие-то рыцари, уж не крестоносцы ли это?..
Збышко повернул коня и в каких-нибудь тридцати шагах увидел блестящую группу всадников, во главе которой ехали два рыцаря на рослых поморских конях, оба в полном вооружении, в белых плащах с черными крестами и в шлемах с высокими павлиньими султанами.
— Клянусь Богом, крестоносцы! — сказал Збышко.
И он невольно пригнулся в седле, вытянул копье в пол конского уха, а чех, увидев это, поплевал в кулак, чтобы рукоять секиры не скользила в руке.
Слуги Збышка, люди бывалые и сведущие в военном деле, тоже стали наготове, правда не для боя — в рыцарских поединках слуги не принимали участия, — а для того, чтобы отмерить место для конного боя или утоптать снег для пешего. Один только чех, принадлежавший к шляхетскому роду, мог принять участие в бою; но и он полагал, что, прежде чем ударить на врага, Збышко сделает вызов, и поразился, увидев, что молодой господин наставил до вызова свое копье.
Однако Збышко вовремя спохватился. Он вспомнил свой безрассудный поступок под Краковом, когда так легкомысленно хотел напасть на Лихтенштейна, и все беды, которые после этого обрушились на него, поднял копье, отдал его чеху и, не вынимая из ножен меча, тронул своего коня и поехал к крестоносцам. Приблизившись к ним, он заметил ещё третьего рыцаря, тоже с перьями на голове, и четвертого, безоружного, длинноволосого, который был похож на мазура.
При виде их Збышко сказал про себя:
«Пообещал я в темнице своей госпоже не три чуба, а столько, сколько пальцев на обеих руках; но три, ежели только это не послы едут, я мог бы добыть сейчас».
Однако, подумав, он решил, что это все-таки едут какие-то послы к мазовецкому князю, и, вздохнув, громко сказал:
— Слава Иисусу Христу!
— Во веки веков, — ответил безоружный всадник с длинными волосами.
— Дай Бог счастья!
— Вам также!
— Слава Георгию Победоносцу!
— Это наш покровитель. Путь-дорога!
Они стали раскланиваться, затем Збышко назвал свое имя, герб и клич, сообщил, откуда направляется к мазовецкому двору; рыцарь с длинными волосами сказал, что его зовут Ендреком из Кропивницы и что он сопровождает гостей князя: брата Готфрида, брата Ротгера, а также господина Фулькона де Лорша из Лотарингии, гостя крестоносцев, который пожелал собственными глазами увидеть мазовецкого князя и особенно княгиню, дочь славного «Кинстута».
Когда Ендрек из Кропивницы называл их имена, иноземные рыцари, сидя прямо на своих конях, склоняли головы в железных шлемах, решив по богатым доспехам Збышка, что это князь послал им навстречу кого-нибудь из знати, быть может родственника своего или сына.
Меж тем Ендрек из Кропивницы продолжал:
— Комтур, или, по-нашему, староста из Янсборка, который гостит сейчас у князя, рассказал ему об этих трех рыцарях, которые очень хотели побывать у нас, но не осмеливались, особенно рыцарь из Лотарингии; сам он издалека и думал, что на тевтонской границе обитают сарацины, с которыми никогда не прекращается война. Князь, как гостеприимный хозяин, тотчас послал меня на границу, чтобы под моей охраной они благополучно миновали замки.
— Так они без вашей помощи не могли бы проехать?
— Наш народ ненавидит крестоносцев, и не за то, что они учиняют на нас набеги, — мы сами тоже к ним заглядываем, — а за то, что они низкие предатели; ведь крестоносец обнимает тебя и целует, а сам в это время готов нож тебе в спину всадить; подлый это обычай, и противен он нам, мазурам. Да что говорить! Всякий примет немца в своем доме и не обидит гостя, но на дороге не преминет напасть на него. А есть такие, которые только так и поступают, из мести ли или ради славы — да пошлет её Бог всякому.
— Кто же среди вас самый славный?
— Есть один такой, что немцу легче во все глаза взглянуть на смерть, чем его увидеть, а зовут его Юранд из Спыхова.
Сердце затрепетало у молодого рыцаря, когда он услыхал это имя, и он тотчас решил разузнать кой о чем у Ендрека из Кропивницы.
— Знаю, — сказал он, — слыхал: это его дочка Данута была придворной княгини, пока не вышла замуж.
И, затаив дыхание, он воззрился на мазовецкого рыцаря; однако тот воскликнул в изумлении:
— Да кто вам это сказал? Ведь она ещё совсем молоденькая. Случается, конечно, что и такие выходят замуж; но Данута не вышла. Шесть дней, как я уехал из Цеханова и видел её с княгиней. Как же она могла в посту выйти замуж?
Услышав это, Збышко с трудом сдержался, чтобы не схватить мазура в объятия и не крикнуть: «Спасибо вам за эту весточку!» Совладав с собою, он сказал:
— А я слыхал, будто Юранд выдал её замуж.
— Это не Юранд, а княгиня хотела, да не могла отдать её против воли отца. Хотелось княгине отдать Данусю за одного рыцаря в Кракове, он дал обет служить девушке, и она его любит.
— Любит? — воскликнул Збышко.
Ендрек бросил на него быстрый взгляд и с улыбкой спросил:
— Что это вы так про эту девушку расспрашиваете?
— Я про знакомых расспрашиваю, к которым еду.
Из-под шлема у Збышка виднелись только глаза да нос и чуть-чуть выглядывали щеки; но и щеки, и нос так сильно у него покраснели, что мазур, большой насмешник и лукавец, спросил:
— Лицо-то у вас, должно быть от мороза, покраснело, как пасхальное яичко!
Юноша ещё больше смешался и пробормотал:
— Должно быть.
Они тронули коней и некоторое время ехали молча; только кони фыркали и из ноздрей у них вырывались клубы пара да болтали друг с дружкой иноземные рыцари. Однако через минуту Ендрек из Кропивницы спросил:
— Как вас зовут, я что-то недослышал?
— Збышко из Богданца.
— Что вы говорите! Да ведь того рыцаря, который дал обет дочке Юранда, тоже как будто так звали.
— Уж не думаете вы, что я стану отпираться? — с гордостью отрезал Збышко.
— Чего же тут отпираться! Господи, так это вы тот самый Збышко, которого дочка Юранда накрыла покрывалом! Да когда двор вернулся из Кракова, у придворных дам только и разговору было, что про вас, у иных, скажу я вам, даже слезы текли по щекам. Так это вы! То-то все обрадуются при дворе, княгиня ведь тоже вас любит.
— Да благословит её Бог, да и вас, за добрую весть. А то как сказали мне, что Дануся вышла замуж, я весь обомлел.
— А чего ей замуж выходить!.. Лакомый кусочек такая невеста — приданого-то у неё целый Спыхов; но хоть много красивых хлопцев при дворе, а никто на неё не заглядывался из уважения и к поступку её, и к вашему обету. Да и княгиня до этого не допустила бы. То-то все обрадуются! Сказать по правде, кое-кто над Данусей подсмеивался. «Не воротится твой рыцарь», — говорили ей, а она тогда только ножками топала: «Воротится, воротится!» А как скажут ей, что вы на другой женились, так она даже всплакнет, бывало.
