28 мгновений весны 1945-го - Вячеслав Алексеевич Никонов
А тем временем вырвавшиеся вперед танковые части Жукова и Конева сближались с двух сторон к западу от Берлина. «Соединения 4-й гвардейской танковой армии во взаимодействии с войсками 1-го Белорусского фронта стремительно замыкали с запада кольцо вокруг германской столицы, – писал Лелюшенко. – Выполнение этой задачи возлагалось на 6-й гвардейский механизированный корпус полковника В. И. Корецкого. В качестве передового отряда от него шла 35-я гвардейская механизированная бригада под командованием полковника Петра Николаевича Туркина, энергичного и храброго офицера…
В ночь на 25 апреля Туркин овладел городом Кетцин в 22 км к западу от Берлина и соединился с 238-й стрелковой дивизией 77-го стрелкового корпуса генерала В. Г. Позняка и с 65-й танковой гвардейской бригадой из состава войск 1-го Белорусского фронта. Вскоре сюда подошли и главные силы корпуса Корецкого. Этим завершился новый этап в Берлинской операции. Фашистское логово с 200-тысячным гарнизоном во главе с Гитлером и его кликой было окружено».
Клещи сомкнулись. «В этот день, условно говоря, закончился первый этап Берлинского сражения – прорыв его обороны и окружение берлинской группировки двойным кольцом наших войск», – писал Конев.
Воспоминания участников боев тех дней так или иначе рисуют картины людских потоков, в которые вливались и те, кто был освобожден из немецкой неволи, и немцы, бежавшие куда глаза глядят, чаще – на запад, и военнопленные. «И по тем же танковым колеям, обходя минированные участки дорог, буквально всюду, где бы мы в тот день ни проезжали, шли нам навстречу освобожденные из неволи люди, – наблюдал Конев. – Шел целый интернационал – наши, французские, английские, американские, итальянские, норвежские военнопленные. Шли угнанные и теперь освобожденные нами девушки, женщины, подростки. Шли со своими наспех сделанными национальными флагами, тащили свой скарб, свои немудреные пожитки – вручную, на тележках, на велосипедах, на детских колясках, изредка на лошадях. Они радостно приветствовали советских солдат, встречные машины, кричали что-то каждый на своем языке… Лица изможденные, усталые; сами оборванные, полураздетые».
Давид Самойлов был в самой столице рейха: «Удивительная встреча! Четверо живых евреев почти в центре Берлина. Разговаривал с ними. Судьба их ужасна. Однако живучесть евреев поразительна. Они говорят, что в окрестностях Берлина скрывается около 2 тыс. евреев.
До отвала наелся шоколада. Кажется, всю войну мечтал об этом».
Немецких пленных вели по другим, специально выделенным маршрутам, от этапа к этапу. «Как только на пунктах сбора накапливалась колонны выловленных и сдавшихся немцев, их собирали и отправляли дальше, – писал Конев. – Где-то здесь же, в лесах, бродили еще не сдавшиеся и неразоруженные вражеские группы. Особенно много их было между Фетшау-Люббеном, где леса более густые…
Новым непривычным зрелищем в эти дни были толпы освобожденных из неволи людей, все остальное было уже давно привычным для глаз: развалины, разбитые дороги, взорванные мосты. А кругом – оживающие под весенним солнцем зеленеющие лиственные леса».
А в Восточной Пруссии войска 3-го Белорусского фронта маршала Василевского 24 апреля вступили в завершающую стадию операции по взятию крепости и морской базы Пиллау – на западе Земландского полуострова. Сейчас это Балтийск в Калининградской области.
После взятия Кёнигсберга именно Пиллау стал центром немецкого сопротивления и объектом приложения основных сил 3-го Белорусского фронта и Краснознаменного Балтийского флота. Командующий флотом адмирал Владимир Филиппович Трибуц объяснял стратегическую значимость Пиллау: «Здесь базировался флот противника, отсюда фашисты эвакуировали на запад окруженные и потрепанные войска, технику, промышленное оборудование, награбленное добро. Пиллау как порт оставался единственным местом, откуда можно было спастись морем, избежав полного разгрома и уничтожения. Вот почему здесь фашисты особенно яростно сопротивлялись».
«Удары 2-й гвардейской и 5-й армий были усилены вводом из второго эшелона фронта 11-й гвардейской армии», – описывал действия 3-го Белорусского фронта Иван Христофорович Баграмян.
«Важную роль играли соединения и части флота – его авиация, наносившая удары по базам и транспортам в море, подводные лодки, развернутые на морских сообщениях, торпедные катера, действовавшие в прибрежных районах, броневые катера и морская пехота, – призывал не забывать вклад моряков-балтийцев Трибуц. – К 17 апреля, когда войска 11-й гвардейской армии генерала К. Н. Галицкого заняли Фишхаузен и продолжали теснить противника, флот был готов к высадке десанта в Пиллау… Авиация флота – минно-торпедная, штурмовая, бомбардировочная, истребительная – в течение всего периода тяжелых боев на Земландском полуострове день и ночь уничтожала войска и технику противника, его корабли и транспорты, находившиеся в Пиллау и у острова Хель».
Баграмян рассказывал о том, как операция вступила в завершающую стадию: «24 апреля соединения 11-й гвардейской армии обложили остатки фашистских войск в последнем их пристанище – крепости Пиллау. В связи с улучшением в эти дни погоды авиация 1-й и 3-й воздушных армий значительно активизировала свои действия, совершив за сутки более двух тысяч самолето-вылетов. В этот день наши самолеты превратили Пиллау, как говорится, в кромешный ад». В ходе ожесточенных боев за город немцы были прижаты к портовым сооружениям.
Мировую дипломатию после разыгравшегося накануне в Белом доме урагана 24 апреля продолжало штормить.
Черчилль, получив от Идена отчет о прошедших накануне в Вашингтоне переговорах Трумэна с Молотовым, с удовлетворением замечал своему министру иностранных дел: «Добиваясь, как я это делаю, прочной дружбы с русским народом, вместе с тем уверен, что она может основываться только на признании русскими англо-американской силы. С удовольствием отмечаю, что новый президент не позволит Советам запугать себя».
Затем Черчилль провел заседание кабинета министров. Оно было довольно эмоциональным. После того как Эйзенхауэр рассказал Черчиллю об освобождаемых концентрационных лагерях с десятками тысяч трупов и тысячами изможденных, голодающих и измученных людей, премьер-министр направил межпартийную парламентскую делегацию в крупнейший из обнаруженных на тот момент концлагерей – Бухенвальд. На заседании кабинета 24 апреля были розданы сделанные там фотографии. «Мы все здесь в потрясении от кошмарных свидетельств немецких зверств», – написал он Клементине.
На этом же заседании обсудили менявшуюся мировую конфигурацию. Мысли были не о том, как наказать нацистских преступников или как сделать такие преступления невозможными в будущем. Говорили о другом. По итогам обсуждения Черчилль наставлял Идена: «Думаю, что вы правильно решили не откладывать Сан-Францисскую конференцию из-за конфликта с Молотовым. Пусть он познакомится с мировым мнением, когда приедет в Сан-Франциско, где русские могут услышать правду. Тем временем, надеюсь, что вы и Стеттиниус продолжите его клевать… Я полностью согласен с тем, что вы делаете для ужесточения подхода американцев и их безоговорочной поддержки. Они не должны переживать по поводу обвинений в “сговоре” с нами против русских. Конечно, мы будем работать
