Синтия Хэррод-Иглз - Подкидыш
– Посмотрите, – сказал он.
Элеонора вгляделась – и её сердце подпрыгнуло куда-то вверх, к самому горлу, так, что у неё перехватило дыхание. Доктор распахнул ворот ночной рубашки Роберта, и на белой груди больного стали отчетливо видны мелкие красные пятнышки.
– Господи Иисусе! – прошептала Элеонора. – Это?..
– Боюсь, что да, – мрачно ответил доктор Брэкенбери. – Теперь не осталось никаких сомнений. Оцепенение, пятна – похоже, ошибка исключена... Несколько секунд Элеонора не могла вымолвить ни слова. Пошарив позади себя в поисках какой-нибудь опоры, она наткнулась на натруженную руку Энис.
– Что будет дальше? – спросила Элеонора.
– Если не разовьется никаких осложнений и если жар скоро спадет, то еще есть надежда... Но все равно, люди, перенесшие эту болезнь, очень сильно слабеют. Ваш муж будет еще долго прикован к постели.
– А если осложнения разовьются?
– Мадам, я не имею права вселять в вас ложные надежды. Если осложнения разовьются, а может быть, даже и без этого – ему грозит смерть. Мы ничего не в состоянии сделать, кроме как молиться Всевышнему, чтобы Он в своей бесконечной милости продлил дни своего смиренного раба. Вашего мужа может спасти лишь Господь Бог...
– Но... лекарство... то, за которым я посылала... о котором вы говорили... если мы его получим? – прошептала Элеонора.
– Даже и тогда – это лекарство всего лишь жаропонижающее, оно просто ослабляет лихорадку. Если дать его больному, силы которого еще не слишком подорваны недугом, то страдальцу станет немного легче. Только и всего. А от самой этой хвори лекарства не существует.
Элеонора, побелев, как мел, несколько секунд смотрела на доктора, а потом без сознания рухнула на пол. Энис вскрикнула и, опустившись на колени возле своей госпожи, принялась громко звать служанок.
– Она совершенно измучена, – вздохнул доктор Брэкенбери. – А в её положении совсем ни к чему так переутомляться. Посмотрите, что можно сделать, чтобы держать её подальше от комнаты больного. Миссис Морлэнд нужно отдохнуть. Постарайтесь поухаживать за своим хозяином сами.
– Я попробую, – сказала Энис, – но у моей госпожи железная воля. И потом – это все-таки её муж...
– Я знаю, дитя, я знаю. Но все-таки попробуйте.
– Я отправлю к ней Джоба. Иногда ему удастся уговорить её, – пробормотала Энис, больше себе, чем доктору. С помощью служанок она перенесла Элеонору в другую комнату, а потом вернулась в спальню, чтобы занять свое место у постели больного.
Но даже уговоры Джоба не помогли. Элеонора продолжала преданно ухаживать за Робертом. Она чувствовала, что ребенок позаботится о себе сам, – её место было рядом с мужем. В их союзе она всегда главенствовала и всегда недооценивала спокойную силу Роберта. В начале их совместной жизни Элеонора презирала мужа за его слабость, его неспособность противостоять отцу и, хотя и косвенно, за те сложности, которые возникали у них каждый раз, когда он пытался исполнить свой супружеский долг. С годами она привыкла не особенно думать о Роберте и едва ли замечала, что её отношение к нему постепенно меняется, пока не пришла беда и Элеонора не поняла, что может потерять мужа. Тут-то она ясно увидела, на что будет похожа её жизнь без него, поняла, как много он значит для неё, этот её тихий, добрый, любящий муж.
Он всегда обожал её, всегда считал правильным любой её поступок. Теперь она чувствовала себя ужасно виноватой за то, что так долго недооценивала Роберта, хотя он, возможно, даже не догадывался об этом. Элеоноре нестерпимо хотелось признаться ему во всем, излить душу, поведать грустную историю своей тайной вины, чтобы услышать от него слова понимания и прощения. Это, конечно, было невозможно – сейчас ни о чем таком не могло быть и речи. Но Элеонора решила ухаживать за Робертом, не щадя себя, нежно и терпеливо, отдавая заботам о нем все свои силы, даже если это будет стоить жизни ей и её еще не родившемуся ребенку. Только так сможет она побороть чувство вины и заглушить преследующие её угрызения совести.
День за днем проводила Элеонора у постели мужа. Женщина страшно уставала, сердце её разрывалось от горя. Большую часть времени Роберт пребывал в оцепенении, не шевелясь и не разговаривая, и ему ничем нельзя было помочь, разве что вытереть пот со лба да порой, позвав Энис и других служанок, поменять под больным простыни. Еще можно было попытаться влить ему по ложечке в рот хоть немного травяного настоя, который, к сожалению, не оказывал никакого видимого действия и явно не мог побороть ужасного недуга, заключившего Роберта в свои смертельные объятия.
С костей больного, казалось, исчезла вся плоть. Роберт превратился в высохший скелет, обтянутый сероватой кожей, испещренной ужасными красными пятнами; некоторые из них начали гноиться... Губы Роберта потрескались от жара и стали совсем белыми, язык распух. Спертый воздух в спальне пропитался запахами травяных настоев, дыма, пота и тошнотворным сладковатым смрадом самой болезни, но доктор строго запрещал хоть на миг открывать окно. Это мгновенно убьет Роберта, утверждал врач.
Джобу иногда все-таки удавалось уговорить свою госпожу отойти от постели больного, чтобы хотя бы поесть, и тогда Элеонора порой ненадолго спускалась в сад, довольная тем, что может вырваться из удушливой вони спальни, вдохнуть тонкий аромат кустов и трав, почувствовать освежающее дуновение легкого ветерка. Джоб пытался удержать её здесь подольше, заводя беседы на всякие посторонние темы, но Элеонору не интересовало ничего, кроме Роберта, и она едва понимала, о чем толкует её слуга. От усталости, тревоги и угрызений совести женщина впала в какое-то отупение; её не волновало больше ничто на свете.
На седьмые сутки в полдень в ворота усадьбы на взмыленных, загнанных до полусмерти лошадях влетели Оуэн и два его помощника. Лица мужчин были серыми от пыли и усталости: эти люди проделали долгий путь в Фозерингей и обратно, даже не задержавшись в доме герцога, чтобы переночевать. Их глаза покраснели от бессонницы, а лошадей просто шатало, но Оуэн крепко сжимал в руке маленький флакончик с бесценной настойкой, а на груди прятал письмо от графини Сесили.
– Слава Богу, слава Богу, – заплакала Элеонора, когда её пальцы коснулись флакона. Изнуренные люди плюхнулись на скамью, стоявшую в тени конюшни; у них даже не было сил добраться до своих жилищ. Эта сумасшедшая скачка была самым ярким доказательством их любви к хозяину. Но Элеонора не могла задержаться даже для того, чтобы поблагодарить их или прочитать письмо от своей благодетельницы. Поддерживая руками живот, женщина помчалась в дом и взлетела по лестнице в ту комнату, где с угасающей надеждой сидела у постели хозяина не смыкавшая глаз Энис.
