Поль Феваль - Странствия Лагардера
Ослов и мулов торговцы водой поставили у входа в харчевню мордами к стене – так их можно бросить без присмотра часа на два, и они не сдвинутся с места.
Шаверни усадил аквадоров в укромном уголке, чтобы их разговора никто не слышал.
– Сколько вы зарабатываете за день? – поинтересовался он.
Послышались разноречивые ответы: кто-то завышал свою выручку более откровенно, кто-то – менее. Маркиз выбрал из услышанного среднюю цифру.
– Значит, – заключил он, – мы с товарищем можем получить в день песеты по три на брата?
– Точно.
– В Мадриде нам надо пробыть четыре дня, итого на двоих – двадцать четыре песеты. Вот вам тридцать, разделите между собой. А теперь давайте выпьем!
У испанцев от удивления глаза полезли на лоб.
– Не поняли? – улыбнулся Шаверни. – Я так и думал, что не поймете. Так слушайте: я не из Мадрида, не из Сеговии, не из Испании – и вообще я не водонос. Я совсем не хочу быть вашим конкурентом.
– Мы видим… Чего же тебе надо?
– Я переоделся Эквадором, чтобы найти красавицу, которую от меня прячут. Через четыре дня весь этот маскарад будет мне уже ни к чему.
Любой испанец, от первого гранда до последнего водоноса, готов сочувствовать влюбленным. Маркиз тронул сердца своих собеседников. Раздался дружный хохот – и вино полилось рекой.
– Мы всех предупредим, – сказал один из водоносов, – чтобы никто тебе не мешал. Да может, и мы тебе еще пригодимся? Мы со своими кувшинами везде бываем и служанок умеем разговорить. Скажи только, в каком доме прячут твою сеньориту. Хотя бы на какой улице?
– Не знаю…
– Так мы узнаем. Какая она из себя?
Шаверни описал им Аврору, донью Крус, Лагардера, Паспуаля и, наконец, Кокардаса, узнать которого было проще всего.
Аквадоры оказались для маркиза бесценными помощниками – пренебрегать такими явно не следовало. Он щедро заплатит им, – но и сам внакладе не останется.
– Пятьсот песет тому, кто разыщет кого-нибудь из тех, о ком я вам рассказал, – объявил Шаверни. – В этот час вы всегда найдете меня здесь. Что ж, до завтра: пока же я и сам отправлюсь на поиски.
Колокольчики на шеях ослов и мулов вновь весело зазвенели – и аквадоры разбрелись кто куда.
– Aqua, aqua pelada, aqua fresquita! Quien quiere aqua?[62] – во всю мочь кричал маленький маркиз, не забывая рассматривать лица прохожих и заглядывать в прорези ставен.
На Пласа Майор его остановила толпа. В центре площади проповедовал монах – «булеро», продавец индульгенций. Таких всегда собираются слушать простые набожные люди.
Лица монаха не было видно: его закрывал шерстяной капюшон. Говорил же проповедник без умолку, рассказывая о страстях Господних так, словно видел все своими глазами, и постоянно взывая к Матери Божьей, святому Иакову Компостелльскому и всем святым праведникам Кастилии и Арагона.
Его красноречие почему-то вызывало страшную жажду. Некий добрый капуцин[63] подошел к водоносу и залпом осушил стакан.
С ним был товарищ: капуцины в Испании всегда ходят по двое. Шаверни предложил воды и второму, но тот лишь презрительно отвернулся: видно, не таким напитком привык достойный отец орошать себе горло!
Впрочем, осмыслить этот факт Шаверни не успел. Проповедник вдруг исчез, словно сквозь землю провалился; женщины, монахи, нищие и все прочие тоже разбежались кто куда.
В несколько секунд площадь опустела: на ней остались лишь рота полицейских, один водонос – то есть Шаверни – и один монах, имя которого мы скоро узнаем.
Другой отряд полицейских, пропустив толпу, перекрыл выходы на боковые улицы; так невод, поставленный на крупную рыбу, дает ускользнуть мелкой рыбешке.
Всякий, кому известно, как в Испании почитают монахов, без труда угадает, кто был этой крупной рыбой. Сообразил это и Шаверни: на капуцина полицейские сети расставлять не могли, и значит, рыбой был он сам. Молодому человеку не пришло в голову убежать с площади вместе с толпой – и вот теперь он угодил в самую заурядную мышеловку.
Но вскоре Шаверни понял, что ошибся: жандармы даже не смотрели в его сторону.
Капуцин же озирался в поисках товарища: он не заметил, как тот живо сбросил шерстяную сутану, накинул ее на женщину, бежавшую впереди, и проскочил через ячейки невода.
Женщину тут же схватили. Увы! Она оказалась торговкой арбузами, которую хорошо знали на Прадо. Жандармы поняли, что их провели.
Второй капуцин не догадался сделать того же – и попался. Однако у него были длинные, крепкие ноги, и он пустился наутек.
Вокруг Пласа Майор началась сумасшедшая гонка. Двадцать раз полицейские уже готовы были схватить убегавшего капуцина, и двадцать раз он ускользал от них. На балконах множество любопытных следили за этой корридой в новом вкусе.
Капуцин несколько раз проскакивал мимо Шаверни. Один раз он промчался так близко, что маркиз расслышал его бормотание:
– Не догонят, голубь мой, не догонят!
Маркиз так и подскочил: это был Кокардас! А второй, стало быть, – Паспуаль.
Что же делать? Окликнуть мнимого капуцина – значит, погубить и его, и себя. Опять Шаверни встретил человека, который знает, где скрывается Лагардер, – и опять не может выведать эту тайну!
Бежать Кокардасу было нелегко: рапира, скрытая под сутаной, путалась у него в ногах. Да ему и надоело удирать от жандармов, словно зайцу от борзых. Пока он изображал монаха, бегство не роняло его достоинства, – но жандармы догоняли, и настал час вновь превратиться в Кокардаса.
Внезапно шпага явилась на свет, и обступившие было Кокардаса жандармы в испуге попятились – тем более что ругался он так, как в монастырях ругаться не принято. Гасконец походил на истыканного бандерильями быка, который вдруг резко останавливается и, разбрасывая во все стороны копытами песок, выбирает первую жертву…
Итак, Кокардас замер посреди площади, один против тридцати полицейских. Из-под распахнувшейся сутаны виднелся ветхий камзол и старые сапоги. Вид у бретера был внушительный; Шаверни еле удержался, чтобы не броситься ему на помощь.
Но врагов было слишком много – к тому же гасконец не видел, что происходит у него за спиной. Неслышно, как змея, к мнимому монаху подполз низенький, коренастый, крепкий человечек – один из тех испанских горцев, что могут поднять лошадь или быка, словно охапку сена.
Кокардас вдруг почувствовал, что сидит на чьих-то широких плечах; потом его перевернули и так, вверх ногами, взвалили на спину.
– Подлые приемчики, дьявол вас раздери! – прорычал гасконец.
Он бы еще много чего добавил, если бы ему дали, – но ему мигом заткнули рот, связали по рукам и ногам и потащили в тюрьму.
