Э Хайне - Ожерелье голубки

- Вы не желаете сперва увидеть свои комнаты?

- Нам не требуется крыша над головой. Мы спим под открытым небом. Все, что нам нужно, – это огонь, сено для лошадей и мясо для мужчин.

Два низари проводили хана к Кайму в Тадж аль-Алам.

Уже скоро во дворе красного замка был разведен костер. Факелы освещали каменный угол здания. Четырех овец насадили на вертела. Две дюжины низа-ритов составляли общество монголам, в то время как другие жители крепости затаились в засаде, готовые напасть в случае необходимости.

Так как никто не понимал языка другого, образовалось два отдельных лагеря.

Когда в одном раздавался грохочущий смех, другая сторона инстинктивно чувствовала, что над ней насмехаются.

Песни, которые затягивали низариты, не могли произвести на монголов хорошего впечатления. Лишь когда пара низаритов под звуки флейты устроила танец с саблями, лица гостей просветлели.

Они выдернули кривые сабли из ножен и начали показательный бой, такой яростный, что уже очень скоро некоторые из них были в крови от многочисленных ран.

Один из монголов, лицо которого было все рубцах и не хватало глаза, пригласил молодого низарита к кулачному бою, и, когда тот отказался, стал насмехаться над ним гримасами и откровенными жестами.

- Оставь, – сказал Шахна. – Правила гостеприимства запрещают нам бороться с вами.

- Послушайте, послушайте! – стал издеваться над ним одноглазый. – Мышь, которая ревет как лев! А может, она и дерется, как лев?

Монголы засмеялись. Шахна ответил:

- Лучше мышка из норки, чем такая дырка в заднице, как ты.

Теперь смеялись соратники Шахны. Одноглазый окоченел. Еще никто не осмеливался на подобное.

- Что ты сказал?

- Ты слышишь так же плохо, как и видишь? – продолжал насмехаться Шахна.

Это было уже чересчур.

Монгол метнулся к нему стремительнее, чем стрела, пущенная из лука.

Казалось, Шахна ожидает удара не шевелясь. Лишь в последнее мгновение он молниеносно наклонился и головой ударил пролетающего над ним противника.

Все произошло так быстро, что закончилось, едва успев начаться. Пока монголы заботились о потерявшем сознание товарище, Шахна вернулся к своим. Он покинул поле боя как победитель.

На следующий день после утренней молитвы Орландо позвали к Кайму,

Когда он пошел в большую башенную комнату в Тадж аль-Аламе, Каим стоял у окна. Хан бегал по комнате туда-сюда. Его лицо было красным от волнения.

- Вы не можете требовать этого на полном серьезе! – крикнул он. – На такое еще никто не осмеливался! Вы пожалеете. Я предупреждаю! Вы торгуетесь с Чингис-ханом, Бичом Божьим. Если я передам ему ваш ответ, это будет стоить вам головы. Образумьтесь. Поверьте мне, можно перегнуть палку.

Каим обратился к Орландо:

- Следуй за нами. Мы совершим прогулку мимо зубцов стен. Свежий воздух пойдет нам на пользу.

Когда они вышли на террасу крыши, ассасины, которые несли вахту у двери, вытянулись по стойке смирно.

Каим вышел вперед, заложив руки за спину. В полушаге за ним следовал хан, а последним осторожно ступал Орландо.

- Вам следует еще раз обдумать последнее требование, – шумно переводя дыхание, повторил хан. – Ваша власть имеет границы. Наша конница заполнит равнины Азии, как вышедший из берегов поток. Что можете вы противопоставить этому наводнению? Ничего!

Они как раз проходили мимо поста на зубцах стены, двух молодых ассасинов, неподвижных, как будто отлитых из олова.

Каим остановился и обратился к хану:

- Что вы только что сказали?

- Даже ваша власть имеет границы.

- Вы это слышали? – спросил Каим у ассасинов. – Что вы на это ответите?

Те безмолвно достали свои кинжалы. Хан в ужасе отступил на шаг назад. Каим взглянул вниз, в пропасть.

Он подмигнул хану, и когда тот заколебался, подбодрил его:

- Ну, давайте же! Взгляните вниз. Насколько глубокой кажется вам эта бездна? Страшит ли вас она? И правильно.

А молодым ассасинам он приказал:

- Прыгайте!

Мужчины встретились с ним взглядом.

Неописуемо радостный огонь зажегся в их глазах – то был горячий блеск исполнения заветного желания.

Хан содрогнулся, увидев это.

А они бросились вниз, не колеблясь ни секунды. Их белые одежды развевались в полете, как падающие знамена.

Каим продолжил прогулку, как ни в чем не бывало. Обратясь к хану, он сказал:

-Теперь вы получили мой ответ. Не совершайте ошибки и не измеряйте нас своей меркой.

На другое утро монголы уехали. Только оставленное копье да пепел костра напоминал об их присутствии.

- Они скакали, будто сам дьявол гнался за ними, – сообщили стражники Мединат ас-салам.

* * *

Им приказали, и они прыгнули в пропасть глубиной в тысячу футов, прыгнули без малейшего колебания. Орландо говорил об этом с Хасимом:

- Почему это стало возможным? Ради Аллаха, как такое возможно?

- Они смертники. Они сгорают от нетерпения попасть в рай.

- Но столь бессмысленно! – сказал Орландо. – Федаи, который гибнет в бою, наносит раны врагу. Он убивает перед тем, как быть убитым. Око за око. Зуб за зуб.

- Ты ошибаешься, – назидательно молвил Хасим. – Мученичество гораздо выше смерти героя. Разве у христиан не так? Все ваши святые – это жертвенные животные вашего Бога, чья кровь была пролита без борьбы. Иисус без сопротивления позволил распять себя ради того, чтобы жило его учение. Общество правоверных важнее, чем существование отдельного человека. Идея сильна настолько, насколько сильна готовность умереть ее приверженцев.

Чингис-хан примет наши предложения.

Каим продемонстрировал ему наше превосходство сильнее, чем это сделали бы слова. Потому что тот, кто не боится смерти, способен на все. Ничто не внушает человеку большего страха.

В живой природе нет более сильного инстинкта, чем воля к жизни. Все инстинкты, от голода до продолжения рода, служат одной цели: сохранить жизнь. Федаи, который ищет смерти, поставил себя вне остального творения.

Он становится джинном, демоном сверхъестественной мощи, которой не обладает ни один смертный. Неодолим, однако, не сам федаи, а страх перед ним.

Если давать имя этому явлению, то следует его назвать терроризмом, потому что ркас – его единственная стихия.

- Терроризм, – повторил Орландо, – какое ужасное слово!

Хасим сказал:

- Попытайся сделать людей счастливыми, и они не будут тебе благодарны. Покажи им смерть, и они будут восхищены. Ничто не восхищает сильнее, чем жестокая смерть одного из них. Ты присутствовал на казни и наблюдал за толпой? Ни в одной мечети не встретишь такой богобоязненного трепета, как при публичном обезглавливании. Когда падает голова преступника, по толпе проносится крик, более дикий, чем вопль охотящейся гиены под ночным небом пустыни.