Андреа Жапп - Дыхание розы
Внезапно все звуки стихли. Иоланда смотрела на них широко раскрытыми от бешенства глазами. Ее лицо было искажено яростью. Помогая себе двумя руками, она встала.
Элевсия хотела броситься к ней, заключить в свои объятия. Но Иоланда отпрыгнула назад и прорычала, показывая на нее пальцем:
– Как вы могли?… Вы злая, вы предательница, вы ничуть не лучше своей прислужницы больничной. Две злые и извращенные безумицы.
Ошеломленная Элевсия застыла в одном шаге от своей духовной дочери. Иоланда зарычала. Аннелета была готова вмешаться, опасаясь, как бы та не бросилась на аббатису.
– Как вы посмели придумать такую чудовищную ложь? Для этого надо, чтобы вы прогнили до глубины души! Неужели вы думаете, что имеете дело со слабоумной? Вы сообщаете мне это чудовищное известие в надежде узнать от меня имя любезной подруги, которая рассказывает мне о Тибо? Никогда! Я разгадала вашу гнусную стратагему! И знаете почему? Потому что я ежесекундно чувствую своего малыша во мне. Потому что, если бы он умер, я вскоре бы угасла, чтобы последовать за ним. Подлые чудовища! За это вы будете прокляты!
Иоланда на мгновение замолчала, зажав рукой рот.
– Я хочу, матушка, чтобы вы немедленно потребовали моего перевода в другое аббатство нашего ордена. Я хочу как можно быстрее покинуть смрадные бездны, которые вы и вам подобные вырыли в этих местах. Несомненно, я буду не единственной, кто потребует перевода. Другие тоже поняли всю подлость ваших ухищрений.
Аннелета подумала, что на ее глазах Иоланда погрузилась во вселенную безумия. Она вмешалась, пытаясь успокоить молодую женщину:
– Иоланда, вы заблуждаетесь. Мы вам…
– Замолчите, грязная безумная отравительница! Неужели вы думаете, что я не поняла, что виновны вы? О, разумеется, вы ловкая и хитрая. Но, чтобы обмануть меня, требуется гораздо больше.
Подобное обвинение до того сильно уязвило сестру-больничную, что она даже не отреагировала. Тем не менее Аннелета попыталась вразумить свою духовную сестру:
– Вы не понимаете… Если я все правильно поняла, вата осведомительница… Да, я не удивлюсь, если речь идет об отравительнице, за которой мы охотимся. Если это так, ваша жизнь в опасности.
Иоланда прошипела:
– Вот уж ловко, ничего не скажешь! Убийца!
Иоланда выбежала из кабинета аббатисы так стремительно, словно за ней гнался дьявол.
Аннелета повернулась к Элевсии и прошептала:
– Мне кажется, она потеряла рассудок.
Сухое рыдание вырвалось из груди аббатисы. Она простонала:
– Боже мой! Что мы наделали!
Аннелета боролась с отчаянием. Впервые в своей жизни властная женщина сомневалась в себе. По сути, для нее не имели особого значения обвинения, брошенные сестрой-лабазницей в порыве отчаяния, с которым она отказывалась примириться. Единственное, что было важно для Аннелеты, так это душераздирающая боль, которую они причинили молодой женщине. Однако очень важен был план, который разработала Аннелета, чтобы вынудить Иоланду назвать имя своей осведомительницы. Аннелету охватывал стыд, с которым она ничего не могла поделать. Она услышала свой голос, который просил, почти умолял:
– Матушка, могу ли я в порядке исключения переночевать в ваших покоях? Я лягу на ковре в вашем кабинете. Я знаю, что…
Беспомощный взгляд, слова, которые произносил запинающийся голос, нервный тик, заставлявший вздрагивать подбородок сестры-больничной, сказали Элевсии больше, чем законченные фразы. Взволнованным голосом она ответила:
– Я не решалась предложить вам это. Сегодня вечером мы так одиноки. Видите ли, Аннелета, яростная битва идет и снаружи, причем безжалостная битва. Я всей душой жалею, что мы причинили Иоланде боль. Но, так или иначе, она должна была узнать ужасную правду. Тибо умер, а ее осведомительница лжет Иоланде вот уже два года по причинам, которые я никак не могу понять. Кроме того… Господь простит меня… Уверяю вас, я не жестокосердна, мое сердце истекает кровью, когда я думаю об этой несчастной истерзанной матери… Господь простит меня, но угроза нависла над всеми нами, и траур Иоланды ничего не меняет. Этот несчастный маленький мальчик достиг света своего Создателя два года назад… Мы же умрем сегодня, возможно, завтра. Наших мертвых мы оплачем позже. От зверя надо как можно скорее избавиться.
Аннелета вздохнула и подошла к матушке, широко раскинув руки. Она прошептала:
– Спасибо, что вы высказали то, о чем я не осмеливалась думать.
Адель де Винъе, хранительница зерна, проснулась от холода. Ее тонкое одеяло упало на пол. Она стала шарить в темноте, подавила зевок и скосила еще сонные глаза. В дортуаре сестры мирно спали. Казалось, в огромном ледяном зале дыхания перекликались друг с другом. Порой движение или покашливание разрывало эту монотонность ритмических звуков. Но все перекрывало громкое похрапывание Бланш де Блино. Адель де Винье улыбнулась. Казалось, сам возраст оберегал Бланш от тревожных снов.
Хранительница зерна вновь залезла под одеяло и свернулась калачиком. Она впала в забвение как раз в тот момент, когда тень отделилась от занавесей, окружавших ее ячейку. Ночь по-прежнему боролась с рассветом, когда они проснулись и начали готовиться к лаудам. Адель надела платье и поправила накидку с еще полузакрытыми глазами. Она раздвинула занавеси, ограждавшие ее альков, и удивилась тишине, царившей в соседней ячейке. Иоланда де Флери до сих пор не проснулась. Вчера вечером она казалась такой возбужденной, что Адель, встревоженная ее поведением, грубо одернула Иоланду. Однако ей показалось, что нервы Иоланды были напряжены до предела, поскольку та крикнула ей прямо в лицо:
– Если эти две сумасшедшие считают меня дурой, они быстро в этом разочаруются! Я это почувствовала бы, понимаете? Это такое, что… Ну, я хочу сказать, что вы это чувствуете вашей кровью. Спокойной ночи, Адель. Не трогайте меня, заклинаю вас. У меня отвратительное настроение. Не сердитесь, что я накинулась на вас, ведь вы тут ни при чем.
Адель колебалась. Возможно, ночь принесла ее духовной сестре облегчение. Она осторожно раздвинула занавес и прошептала:
– Иоланда, дорогая Иоланда, пора просыпаться.
Никакого ответа. Адель сделала два шага вперед. Ее удивило, в каком положении лежала спящая Иоланда. Она дотронулась до руки, покоившейся на одеяле.
В дортуаре раздался вопль. Все застыли неподвижно, взглядом задавая друг другу немые вопросы. Берта де Маршьен первой вышла из этого нереального оцепенения и бросилась к ячейке Адель. Молодая женщина твердила как литанию:
– Ее рука ледяная… Ее рука ледяная, это ненормально, она ледяная, говорю вам…
Берта резко раздвинула занавес. Иоланда де Флери лежала с широко открытым ртом. На бледной коже ее шеи виднелись красно-фиолетовые царапины. Нога свисала с кровати.
