Эжен Лабом - От триумфа до разгрома. Русская кампания 1812-го года
– Товарищи, – кричали один, – помогите мне, дайте мне руку, чтобы я мог идти дальше!
Но на него никто не обращал внимания.
– Ах! – продолжал он. – Я заклинаю вас всем, что вам так дорого, не оставляйте меня врагу, во имя человеколюбия. Я прошу только помочь мне встать!
Но идущих не трогали его мольбы, они считали, что он уже мертв, и сразу же принялись грабить беднягу. Мы слышали, как он кричал:
– Помогите! Помогите! Они убивают меня! Почему вы топчете меня? За что вы грабите меня?
И если в этот момент не появлялся какой-нибудь благородный офицер, и не заступался за несчастного, тот погибал – таким образом погибли очень многие.
7-е декабря. К ночи мы пришли в Жупраны. Силы иссякли. Пришлось остановиться здесь. Разрушенные дома никак не защищали нас от мороза. Мы спали, прижавшись друг к другу, страдая от голода и холода, под жалобные стоны наших товарищей.
Утром 8-го декабря мы вышли очень рано и к 11-ти часам прибыли в Ошмяны. Зима была настолько суровой, что для обогрева солдаты поджигали целые дома. Вокруг таких домов повсюду мы видели обугленные тела наших солдат – это были те, кто, желая согреться, подходил к огню слишком близко, но, не имея сил отойти назад, становились жертвой пламени. Некоторые, с почерневшими от дыма лицами и измазанными кровью только что убитых лошадей, подобно страшным призракам бродили вокруг. Они смотрели на трупы своих товарищей, падали и умирали так же, как и они.
Мы рассчитывали, что здесь нам удастся раздобыть какой-нибудь еды, но нам сообщили, что склады разграблены казаками, а спустя полчаса после их ухода проехал Наполеон. Мы продолжали идти по усеянной трупами дороге и, наконец, прибыли в небольшое, построенное из камня поместье Ровное Поле, где принц и его штаб провели тяжелую ночь.
Все смешалось, катастрофа стерла все границы. Напрасно офицеры пытались командовать – их никто не слушал. Полковник был вынужден умолять рядового солдата поделиться с ним куском сухаря. Того, кто владел большим запасом провианта, даже если он был человеком низкого звания, окружала толпа, своего рода придворных, каждый из которых, желая получить кусок, отбрасывал в сторону свои титул и звание, всячески подлизывались к счастливцу. Короче говоря, чтобы получить четкое представление о том кошмарном хаосе, в котором нас утопили голод и холод, представьте себе 30 000 человек всех титулов и званий, идущих сплошной неуправляемой толпой. Не зная дороги, они шли и шли, а останавливались только по причине сильной усталости, или просто по собственному желанию. Хуже всего пришлось тем офицерам, которые по долгу службы привыкли командовать.
Их просто обходили стороной, чтобы не оказывать им помощи – ведь в нашей ситуации дать воды, или помочь встать своему собрату по оружию, являлось проявлением высшей степени доброты, достойной горячих слов благодарности.
Дорога кишела солдатами, утратившими все человеческое, дошедшими до такого уровня, что даже враги брезговали брать их в плен. Каждый день эти несчастные делали нас свидетелями сцен слишком ужасных, чтобы подробно описывать их. Некоторые из них утратили слух, другие – способность говорить, а очень многие просто сошли с ума – они питались жареным мясом своих мертвых товарищей и даже грызли свои собственные руки и оружие.[152] Другие так ослабели, что не могли подбросить камней или дров в разведенные ими костры, они сидели на трупах своих товарищей и тупо смотрели на горящие угли. Костры еще горели, а эти живые привидения уже лежали на тех, на ком они еще недавно отдыхали. Многие обезумели совершенно. Чтобы согреть свои замерзшие, лишенные обуви ноги, они просто клали их на костер. С истерическим смехом они бросались в огонь, и погибали, издавая душераздирающие крики, а их такие же безумные товарищи подражали их примеру, и их постигала та же участь.
В этом жалком состоянии мы подошли к деревне Руконы,[153] от которой остались только несколько разбитых, заполненных трупами, амбаров. До Вильно оставалось только три лье, многие ускорили шаг, чтобы прибыть первыми в этот город, где они надеялись найти не только обилие съестных припасов, но и несколько дней желанного отдыха. Тем не менее, 4-й корпус, не насчитывающий и двухсот боеспособных солдат, задержался в этой убогой деревне.
На рассвете мы поспешили покинуть Руконы, где холод и дым не дали нам возможности сомкнуть глаз. Когда мы выступали, к нам быстро подъехали бывшие в арьергарде баварцы, с криками, что их преследует неприятель. Вечером накануне много говорилось, что они одержали несколько побед в стычках с казаками, но их состояние опровергало это известие. Тем не менее, чтобы быть справедливыми, нужно отметить, что они до сих пор сохранили несколько пушек, но их лошади так ослабели, что они просто не могли их везти.
Каждый новый день марша представлял повторение тех печальных сцен, которые я уже коротко описал. Сердца наши зачерствели от этих страшных зрелищ до такой степени, что уже вообще потеряли способность чувствовать что-либо. В том диком состоянии, в котором мы находились, нами управляло только чувство самосохранения. Мы думали только о Вильно, и надежда, что там мы сможем отдохнуть, так радовала тех, кто был в состоянии идти, что они не обращали внимания на упавших и умирающих. Однако, Вильно – кумир наших надежд, город, к которому мы так рьяно стремились, оказался для нас вторым Смоленском.
Наконец, мы вступили в этот желанный город. Но какой горечью было отравлено это счастье, когда мы увидели, что все его обширные пригороды были сплошь заполнены каретами, людьми и лошадьми. Этот беспорядок напомнил мне о Березине, и мы повели себя невероятно глупо, поскольку продолжали идти своей колонной, полагая, что если отойдем от нее даже на несколько шагов, сразу же потеряемся, или погибнем. Так и получилось, что мы шли, тесно прижимаясь друг к другу, стараясь вместе войти в одни ворота, в то время когда справа и слева были другие свободные проходы.
Войдя в город, мы нашли его в крайнем беспорядке, повсюду беспорядочно бегали солдаты, ищущие предназначенные для их корпусов квартиры. Кое-кто из солдат 4-го корпуса, подойдя к ратуше, увидели сделанную большими буквами надпись, гласившую, что им следует идти в монастырь Св. Рафаэля, расположенный на другой стороне Вилии. Но прежде чем расположиться там, все бегали, голодные, из дома в дом, прося хлеба. Кабаки и трактиры, будучи не в состоянии обслужить такое количество людей, немедленно закрылись. Но нас мучил голод, и мы были вынуждены взламывать двери. Другие, держа деньги в руках, гонялись за евреями, которые, несмотря на нашу щедрость, не могли удовлетворить все наши желания.
