Густав Эмар - Заживо погребенная

— Вот они.

— Благодарю! Право, удовольствие служить у такого барина, как вы!

— Хочешь заслужить втрое больше?

— Еще бы!

— Можешь ты пробраться в квартиру этой дамы?

— Плевое дело!

— Раз ты к ней в квартиру попадешь, ты должен положительно узнать, где ее действительное жилище. Понял?

— Можно узнать.

— Завтра вечером явись с донесением на бульвар Пуассоньер, в ресторан Бребана. Ты спросишь номер 25 и велишь доложить о себе. Я буду там. Но, как ты ce6я назовешь?

— Нужно быть джентльменом?

— Непременно.

— Готов и на это. Вот вам моя карточка.

Он передал Майору визитную карточку, украшенную виконтской короной, над которой стояло: «Виконт де Карлиас. Секретарь при посольстве республики С. -Марино». Майор, смеясь, положил ее в карман.

— Хорошо, — сказал он. — Выслушай последнее мое приказание. Выбери трех сильных и надежных людей. Смотря по тому, что ты узнаешь, наши действия начнутся или завтра, или на двадцать четыре часа позже.

— Слушаю. Но три верных человека будут немало стоить.

— Например?

— По крайней мере, по триста франков на душу. Ведь не обойдется без убийства?

— Вероятно. Вот тебе три тысячи франков. Это только на расходы, и не входит в счет обещанных денег. А теперь прощай! Помни: завтра, в ресторане Бребана.

ГЛАВА VIII

Графиня Валенфлер давно заметила странную перемену в характере Ванды. Беспечный и веселый ребенок внезапно превратился в серьезную и задумчивую девушку. Одно не изменилось в ней: страстная ее привязанность к графине.

Порою блестящая слеза сверкала на бархатных ресницах молодой девушки. Сама не зная почему, она чувствовала томление и тоску, и когда встревоженная графиня спрашивала ее, что с нею, она бросалась ей на шею, отвечая, смеясь, и рыдая:

— О, мама, мама, я люблю тебя! Как я счастлива с тобой!..

Сначала графиня беспокоилась. Наблюдая, однако, внимательнее, она успокоилась и даже как будто обрадовалась.

В неприемные дни графиня проводила время в прелестном будуаре, убранном со всей прихотливой изысканностью хорошего вкуса. Там мы и застаем ее в обществе Ванды и мисс Люси Гордон, компаньонки и подруги последней.

Если нам не приходилось называть мисс Люси, то это не потому, что она была незначительное лицо в семействе Валенфлер. Уже много лет она жила в их доме на правах, почти равных с Вандой.

Она родилась в Нью-Йорке, в строгой пуританской семье. Ребенком еще она покинула ее и переселилась к графине, окружившей ее, если не материнской нежностью, то всевозможным вниманием и роскошью. В двадцать лет Люси была очаровательной девушкой. Высокая и стройная, своим царственным видом она могла свести кого угодно с ума. Водопад пепельных волос, большие голубые глаза, жемчужные зубы довершали очарование.

Ванда без памяти любила ее.

Опытный наблюдатель заметил бы некоторые странности в поведении молоденькой американки.

Когда входил граф Арман, побледневшее лицо мисс Люси как-то судорожно опускалось на грудь. Глаза ее быстро скользили по Ванде и, почти не подымая головы, она останавливала жгучий взгляд на молодом человеке.

Это продолжалось не долее секунды. Почти тотчас же лицо ее принимало обычное холодное и несколько надменное выражение.

Никто ничего не замечал, а менее всех, может быть, сам Арман, всецело преданный любви к своей милой Ванде. Чувство это заглушало в нем все другие; удовольствия не привлекали его, женщины не занимали. Впрочем, он оставался вполне светским человеком, всегда готовым услужить товарищу и повеселиться в известной мере.

Несколько дней спустя после прогулки в Булонском лесу, часов около двух пополудни, Арман вошел в будуар своей матери. Графиня разговаривала с Вандой и Люси, но, увидев сына, сделала чуть заметный знак, понятный только молодой американке.

Та встала и, вспомнив, что ей нужно писать домой, просила позволения удалиться в свою комнату, что, разумеется, ей было любезно разрешено.

— Надеюсь, — смеясь, сказал Арман, — что мисс Люси не от меня убегает?

— Почти что так, — серьезно отвечала графиня. — Мне нужно с вами переговорить о таком важном деле, что как бы Люси ни была нам близка, ей не следует присутствовать при нашем разговоре.

Арман нагнулся и поцеловал руку матери.

— О чем или о ком желаете вы говорить, матушка? — спросил он.

— О вас, Арман.

— Обо мне? Я должен был догадаться… Вы всегда думаете о ваших детях! Но не провинился ли я чем? Заранее прошу у вас прощения.

— Нет, Арман, нет, милый сын мой! Но мне нужно не с вами только говорить…

Она остановилась, бросив значительный взгляд на Ванду. Молодая девушка вспыхнула и низко наклонилась над своим вышиванием.

— Я не понимаю, мама? — дрожащим голосом произнес Арман.

Глаза графини с любовью глядели на взволнованных детей.

— Зачем, — ласково сказала она, — зачем вы так смущаетесь? Что вы сделали дурного? Случилось то, что было неизбежно. Воспитанные вместе, вы друг друга полюбили, и так это и должно было быть. Гораздо раньше вас угадала я вашу тайну — и знаете ли? — я глубоко счастлива всем этим!..

— Матушка! — в один голос воскликнули влюбленные, падая на колени перед нею и покрывая ее руки поцелуями.

— Вы согласны?.. — с трепетом спросил Арман.

— Да, дети, согласна и, повторяю, счастлива… С этой минуты — вы жених и невеста.

Радость Армана и Ванды превосходила всякое описание. Час тому назад они еще так мало рассчитывали на скорый успех.

— Вы позволите мне, — спросил Арман, когда волнение их несколько улеглось, — сообщить эту счастливую весть нашим друзьям?

— Завтра они все обедают у нас, сын мой, и мы поделимся с ними нашей радостью. Но, садитесь, я еще не все сказала.

— Оставьте нас у ваших ног, мама, — попросила Ванда. — Нам здесь так хорошо!

Графиня поцеловала ее, потихоньку приподняв голову, усадила рядом с собою. Арман тоже сел.

— Дети мои, — сказала графиня, — нужно подумать о свадьбе…

— О матушка, — прервал Арман, — мы не будем откладывать…

Графиня покачала головой. Лицо ее сделалось еще серьезнее.

— Милые мои, — продолжала она, — оба вы так молоды, что не грешно отложить свадьбу на некоторое время; впрочем, есть другая причина, которая заставляет поступить таким образом.

Тяжелое предчувствие стеснило грудь молодых людей. Они устремили на графиню тревожный взгляд.

— Не печальтесь, дети, не отнимайте у меня последнее мужество… Выслушайте спокойно… Впрочем, — прибавила она, стараясь улыбнуться, — вы увидите, что слова мои не так страшны… Ванда, дорогая дочь моя, когда Богу угодно было послать мне тебя в саванне, я сразу полюбила тебя и поклялась, что все сделаю для твоего счастья…