Густав Эмар - Заживо погребенная
Шляпа незнакомца вдруг свалилась. Майор в ужасе опустил руки.
— Себастьян! — закричал он хриплым голосом.
— Да! — отвечал тот со зловещей усмешкой. — Себастьян, вышедший из могилы, чтобы отомстить тебе.
В руке его блеснул кинжал, и Майор упал, тяжко застонав.
Себастьян бросился в окно. Заранее, вероятно, подпиленная железная решетка легко поддалась его напору, и он выскочил в сад. В ту же минуту, пришедший в себя Майор вскочил на ноги и, подбежав к окну, один за другим пустил несколько выстрелов из револьвера ему во след.
— Мы увидимся, Майор! — донесся до него насмешливый голос.
— Я все-таки попал в него! — прошептал Майор.
Кто-то тронул его за плечо. Бледный, как смерть, Оианди стоял за ним.
— Ну что, — сказал Майор, — не был ли я прав? Сообщник колдуньи был тут спрятан, выжидая удобного случая, чтобы скрыться, а может быть, чтобы вас убить. Мы с ним сцепились, и он угостил меня ударом кинжала.
— Вы ранены?
— Да… Дайте мне, чем перевязать рану. А покуда я этим займусь, посмотрите на улицу — не увидите ли чего-нибудь?
Перевязав рану, в сущности пустяковую царапину, Майор с нетерпением ждал возвращения Оианди.
— Ну что? — спросил он, когда тот вернулся.
— Шпион также ранен. Следы крови привели меня к концу переулка, где, видимо, его ожидал экипаж. Я зашел в соседнюю колбасную, сказав, что забыл пакет в фиакре, номера которого не заметил, и что фиакр этот, долго простояв в этом месте, уехал с полчаса тому назад. Один из приказчиков случайно заметил номер этого фиакра, не помнит только наверное — 107 или 109…
— Браво! Благодаря номеру мы найдем человека…
— На что он нам?.. У нас и так довольно дел. Связываться еще со шпионами да колдунами!
— Человек этот держит нашу жизнь в своих руках. Одним словом, приятель, это Себастьян.
— Себастьян? Ваш матрос? Но ведь его убили?
— Я сам так думал… Прежде всего надо отправиться к колдунье.
— Где мы ее найдем? Я забыл вам сказать, что я хотел быть у нее второй раз, но уже ее не было на той квартире, и никто не мог дать мне ее нового адреса.
— Карай!.. Ее нужно отыскать. Вы сами понимаете теперь все… Времени терять нечего. Враги действуют, не позволим же им предупредить нас. Постараемся вернуть потерянное время.
— Сегодня же вечером я отдам приказания нашим бандитам.
— А завтра вечером мы сговоримся окончательно… Да, еще вот что! Написали ли вы в Гавр?
— Да, все готово. С будущей пятницы вооруженный баркас будет вас ожидать в Руане.
— В Руане? Это довольно далеко. Как мы туда доберемся?
— Я все предвидел: наркотическое средство отдаст их в наше распоряжение, а купленный мною крошечный пароходик живо довезет их до Руана.
— Отлично!
— А вы все подумываете о похищении?
— Непременно! Раз они будут в открытом море, ничто не спасет их.
— А Ванда?
— Ванда ничего не будет знать. Что касается ее матери… Оианди, эта женщина уже не то, что была!
— Полноте! Бедная женщина ни слова не говорит по-французски, нигде не бывает, кроме церкви!
— Видите, в Эрмосильо, будучи между жизнью и смертью, я открыл ей, что дочь ее жива, и даже сказал ей, у кого она.
— Эхе-хе, приятель! Это было не совсем осторожно!
— Что же ты хочешь!.. Я был болен… Она спасала мне жизнь, так нежна была ко мне!.. Доверие мое жестоко было наказано: с этого дня донна Люс преобразилась. Мысль о дочери не покидала ее. Напрасно я пробовал уверить ее, что я ошибся, что Ванда умерла.
— Но, в таком случае, как вы решились везти ее в Париж?
— Тогда я еще любил ее. Она умоляла не оставлять ее одну, я не имел сил отказать ей. К тому же, она не была такая, как теперь. В настоящее же время жизнь наша сущий ад. Дело дошло до того, что я каждую минуту опасаюсь катастрофы, и смотрю за ней во все глаза.
— Это невыносимо…
— Именно. Но зато я решился, как только удостоверюсь в ее измене, покончить с нею. Я поклялся, а вы знаете, что я своим клятвам не изменяю.
— Мне жаль ее, но мы, действительно, в таком положении, что малейшее снисхождение может нас погубить.
— Я это сознаю и потому буду непреклонен. Надеюсь, впрочем, что не придется прибегать к крайностям. Как бы то ни было, но я не могу забыть, что эта женщина, которую я так ненавижу теперь, единственная, которую я когда-то любил.
Переговорив еще кое о чем со своим другом, Майор нажал какую-то кнопку, спрятанную в резьбе камина. Открылась потайная дверь, за которой он и скрылся.
Четверть часа спустя, он уже выходил из дома на улицу Сен-Клер. Немного погодя, он вошел в церковь Троицы.
Церковь была почти пуста. Сторож тушил свечи, против алтаря сидел, погруженный в глубокое созерцание, какой-то человек. Больше в церкви не было никого.
Майор на цыпочках подошел к молящемуся и, сев подле него, набожно раскрыл богато переплетенный молитвенник. Прошло несколько минут.
— Как жаль, — проговорил Майор, — я опоздал на службу!
— Всегда можно молиться! — отвечал вполголоса его сосед.
— Тут холодно…
— Солнце редко заглядывает в церкви… Зато можно свободно разговаривать.
— Хорошо, — сказал Майор. — Я вижу, что мы друг друга понимаем. Что нового?
— Очень много. Известная вам особа пришла сюда к девятичасовой службе и села рядом с черномазой дамой лет сорока, но еще очень красивой. «Адрес есть?» — спросила ее известная вам особа. «Да, если у вас есть тысяча франков», — отвечала та. Разговор велся на испанском языке. Особа передала ей нарядный бумажник. Дама пересчитала, спрятала бумажник в карман и сказала: «Отель Валенфлер, улица де-Курсель, недалеко от аллеи де-Ваграм».
— Дальше!
— Дама вышла из церкви. На паперти ее встретил человек в широком плаще. «Ну что?» — спросил он ее по-испански. «Готово», — отвечала она, на том же языке. «Хорошо, теперь поезжай домой, а я отправлюсь в Пасси, и вернусь не ранее десяти часов вечера». Потом они сели, каждый в отдельный фиакр, и расстались.
— Черт возьми!.. И вы потеряли ее из виду?.. Друг Кабуло, за это вы получите пятьсот франков вместо обещанной тысячи.
— Ошибаетесь: вы дадите мне все сполна! Я также нанял фиакр и отправился вслед за дамой.
— А!..
— Вот в нескольких словах ее подноготная. Зовут ее Ирма Ланжвень. Живет она на Монмартре, на улице Аббатис. Не более месяца, как она туда переехала, а так как она заплатила вперед, то ее не беспокоили никакими расспросами. Вообще в доме ее считают гордячкой и не очень недолюбливают. Никто у нее не бывает, кроме одного пожилого господина; они разговаривают на каком-то непонятном языке, часто выезжают вместе и всегда в экипаже. Вообще она держит себя странно, ни с кем не знакомится и нередко проводит ночь вне дома… Вот все, сударь! Неужели я не заслужил тысячи франков?
