Андрей Степаненко - Великий мертвый
— Ты же сам сказал, что согласен стать мужем Сиу-Коатль… А сам… отказываешься…
* * *Мотекусому разбудил Ортегилья. Великий Тлатоани с отвращением оттолкнул пажа Кортеса и сел в постели, вытянув ноги.
— Чего ты хочешь? Опять карты?
— Кортес вызывает.
Мотекусома содрогнулся. Он уже чувствовал, что Кортес опять придумал что-нибудь мерзкое. Слава Уицилопочтли, кастиланину объяснили, почему даже правитель огромного Союза не имеет права поставить подпись под приказом о казни своего племянника. А мысли у Кортеса такие были… Мотекусома чувствовал…
Тлатоани крякнул, встал, умылся мерзкой теплой водой из поставленного Ортегильей медного тазика и вышел в зал для приемов. Кортес и переводчица были уже здесь.
— Что еще ты от меня хочешь?
— Прикажи позвать Сиу-Коатль, — даже не думая переводить его вопрос Кортесу, распорядилась переводчица.
Мотекусома глянул на Кортеса… и впервые в жизни подчинился чужой женщине. Выглянул в коридор и позвал Ортегилью.
— Приведи сюда Сиу-Коатль.
Паж с любопытством заглянул в зал для приемов и умчался исполнять распоряжение. Мотекусома сел напротив Кортеса и посмотрел ему в глаза. Они были пустыми и отстраненными, — как всегда, когда он особенно опасен. А потом застучали далекие шаги, и они все приближались, и вместе с ними словно приближалось нечто столь же неотвратимое, сколь и чуждое.
— Ты меня звал?
— Садись, — пригласил Мотекусома и снова посмотрел на Кортеса. — Ну?
Кортес что-то произнес, и эта беременная девка тут же, словно знала каждое слово заранее, перевела.
— Созови Большой совет.
Мотекусома опешил и с трудом взял себя в руки.
— Нужна веская причина.
— Причина есть, — сама, даже не обращаясь к Кортесу, произнесла переводчица. — Перевыборы правителя Союза.
Мотекусома похолодел. Какама-цин — самый вероятный его наследник уже много дней сидел в кандалах, и, скорее всего, Кортес хочет выдвинуть кого-то из наиболее слабых его племянников…
— И… кто претендент?
— Он, — повернулась переводчица к Кортесу.
И тогда Мотекусома рассмеялся.
— Это невозможно. В нем нет ни единой каплей крови нашего племени.
— Во мне есть, — отрезала переводчица.
Мотекусома медленно повернулся к Сиу-Коатль.
— Ты что-нибудь понимаешь?
Та покачала головой и принялась озабоченно рассматривать наглую девицу.
— А чья ты, девочка?
Переводчица некоторое время молчала, словно проговаривала ответ про себя, а потом стиснула зубы и процедила.
— Малиналь-цин. Ты еще помнишь это имя, Мотекусома?
— Что-о?!
Сердце Великого Тлатоани подпрыгнуло и замерло.
— Кто ты ему? — мгновенно охрипшим голосом выдавил он.
— А ты вспомни Пайналу, — яростно предложила Марина-Малиналли. — И ответь себе сам.
* * *Малиналь-цина, своего старшего брата, Мотекусома помнил каждый миг своей жизни. Брат с трудом разбирался в религиозных или политических тонкостях, хотя всегда был неплохим воином. А потом пришло время наследовать власть, и гадатели вдруг объявили, что новым главой Союза должен стать лишь Малиналь-цин.
С этим, особенно в столице, не согласились очень и очень многие.
— Если Малиналь-цин станет Великим Тлатоани, большой войны не избежать, — сразу определили жрецы.
И это было чистой правдой, потому что ничего иного, кроме как воевать, брат Мотекусомы попросту не умел.
— Великим Тлатоани должен стать Мотекусома, — считали жрецы. — Гадатели ошиблись.
И это тоже было правдой, потому что никогда еще у жрецов не было столь блестящего ученика. За что бы Мотекусома ни брался, все ему давалось почти играючи, и он мгновенно находил три-четыре способа добиться цели там, где остальные не видели и одного.
Вот только гадатели упорно стояли на своем, и тогда жрецы решили просто отправить слишком уж влиятельного претендента в Тлатоани на священную войну с Тлашкалой. И, что-что, а уж детали захвата Малиналь-цина в плен враг согласился обсудить с радостью.
Потом жрецы займутся и членами семьи Малиналь-цина, в том числе и совсем еще маленькой тогда Малиналли. Но будут решать эти непростые вопросы сами, без отвлечения Мотекусомы от государственных дел. И все равно, каждый миг Великий Тлатоани знал, что виновен. Потому что те самые переговоры с Тлашкалой вел именно он.
* * *Все, что произошло потом, осталось в памяти Кортеса, как нанесенное резцом на камне. Размазывая по щекам слезы и яростно шмыгая носом, Марина показала татуировки на обоих плечах и рассказала, как ее, наследственную Сиу-Коатль, самую родовитую в Союзе, чуть ли не с трех лет передавали то в Пайналу, то в Шикаланго, то в Табаско, пока ее муж, названный брат Его Величества дона Карлоса Пятого, приемный сын самого Папы Римского и едва ли не личный друг Иисуса Христа — доблестный и могучий вождь Эрнан Кортес не положил этому конец. И только тогда старая жена Мотекусомы остановила ее скупым, но не терпящим возражений жестом.
— Я не верю ни единому твоему слову об этом безродном разбойнике, — презрительно ткнула она рукой в сторону Кортеса, — но эти татуировки — наши, да и знаешь ты… много. Я тебя признаю.
Подошла к постаменту у стены и вытащила деревянный жезл, вырезанный в виде четырех сплетенных змей. Медленно двинулась к Марине, поклонилась, коснулась ковра у ее ног, затем своих губ и молча вручила жезл ей.
— Я соберу Большой Совет, — встал и повторил перед Мариной то же самое Великий Тлатоани. — Причина достаточно веская.
И тогда Марина развернулась к своему избраннику.
— Я — Сиу-Коатль, — счастливо всхлипнула она. — Ты видишь, Кортес? Значит, и ты — мой муж — станешь как Мотекусома.
А той же ночью она родила мальчика.
* * *Первым делом на Кортеса насел совет капитанов.
— Я не понимаю, чего нам ждать?! — орал Альварадо. — Бригантины есть! Возможность есть! Уходить надо!
— Ты так и будешь молчать или соизволишь поговорить с нами? — возмущался Сандоваль.
— Это, в конце концов, неумно, — нервно замечал Ордас. — Сеньор Кортес! Вы слышите, что я говорю?!
А потом Кортеса вызвала сходка. Солдаты кричали, возмущались и говорили, что не дело, построив корабли, ждать, когда их сожгут или выкрадут. Что следует немедленно выдвигаться на Вера Крус, а оттуда — Бог даст — попутным судном на Кубу. Но Кортес лишь улыбался, а на все вопросы отвечал одно:
— Я вас хоть когда-нибудь обманывал?
И люди терялись, потому что Кортес действительно всегда выполнял все, что должен был выполнить генерал-капитан, разве что, кроме последнего этапа — выдать каждому его долю и отечески похлопать на прощание по плечу — и лучше, если подальше отсюда.
