Убей фюрера, Теодор - Анатолий Евгеньевич Матвиенко
Наши очередные тайные переговоры, по обычаю, состоялись близ ипподрома после скачек. Демонстрируя доверие, он больше не таскал охрану.
– Познакомьтесь, Вольдемар. Это Хайнц Брандт, наш выдающийся спортсмен, олимпийский чемпион Мюнхена по конкуру.
Очень худой, как все жокеи, Бранд коротко кивнул. Меня вдруг уколола старая игла. Лени Рифеншталь и её фильм об Олимпиаде. Не слышал о ней с польской кампании.
Хрупкая спина чемпиона затерялась в толпе, и граф заговорщически подмигнул:
– Один из лучших специалистов. Всегда советуюсь с ним относительно ставок.
– Непременно учту, дядюшка Вальтер. Особенно если не забывать, что здесь болтаюсь только ради родственных встреч.
После памятного рандеву, чуть не стоившего жизни обоим, между нами воцарилось странное статус-кво. Я по-прежнему отрицаю работу на НКВД. Он с тем же постоянством намекает, что не утратил уверенности в моей засланности, и от признания, по его мнению, меня удерживает лишь блатная мудрость из казанской транзитки: никогда не колись.
– Очень надеюсь, что наш общий знакомый Брандт вернётся в спорт уже в следующем году. Паулюс в Сталинграде, «эдельвейсы» в Грузии, падение Новороссийска и Туапсе – дело ближайших дней. Вашим приходится туго, Теодор. Без кавказской нефти, без ленд-лизовского транспортного коридора через Иран Сталин будет рад заключить мир на любых условиях, пожертвовав земли до самого Урала. Нас осаждают японцы с предложением посредничества с русскими, но фюрер тянет, пока армия наступает. Ещё скажешь спасибо, что я вовремя выдернул тебя от большевиков.
– Спасибо! Впрочем, я, кажется, говорил это?
Болельщики расходятся. Лица оживлённые, но не слишком счастливые. Удачники не торопятся покидать стадион, они столпились в очереди у касс. «Дядюшке» там делать нечего, не глядя на советы олимпийца. Думаю, что дело не в спортивных заслугах кавалериста. Он занесён графом в список военных, чрезвычайно полезных после государственного переворота и похорон Гитлера.
– Твой отец жив и по-прежнему в заключении, – продолжает Валленштайн. – О брате узнать не удалось. Скажи: уничтожение матери, расстрел практически полного состава разведки НКВД, тысяча неприглядных подробностей о большевистском режиме, что ты узнал за время службы в СД, – всё это изменило твоё мировоззрение?
– Естественно. Хоть вы и преувеличиваете мою близость с чекистами.
Он элегантно курит вражескую американскую сигарету. Постоянно поддевает. Ну, учитывая его желание отправить в ад Великого Вождя, рискну высказать всё, что думаю про Третий рейх.
– Сравнение не в пользу Германии. Любые преступления большевиков меркнут перед концлагерями и айнзацгруппами.
– Вот! – «дядю» откровенно радует моя критика. – Учти два важных момента, товарищ комсомолец. В личном деле есть замечательные фото, где ты даёшь отмашку пулемётчикам около расстрельной траншеи, представление Раша на поощрение за успехи в исправлении Луцка, Ровно и особенно Киева. Ни за какие заслуги перед НКВД большевики этого не простят.
День души нараспашку? Может, узнаю ещё что-то новое.
– Готов спорить, вы лично затолкали меня в айнзацгруппу, чтоб иметь компру на случай, если я действительно окажусь большевистским агентом.
– Да, – без тени смущения признаётся мой злой ангел. – Из Берлина нужно было тебя убрать. Выбор невелик: ваффен-СС или айнзацгруппа. Но из войск обратным переводом возвращаются редко, и там довольно часто погибают, я же хотел иметь тебя под рукой. Айнзацгруппой… как говорят у вас, у русских?
– Я немец.
– Вспомнил выражение. Удалось убить одной пулей двух зайцев.
Последние слова он выговорил по-русски, с довольно очевидным затруднением. Не удивлюсь, что, вернувшись с холода, я тоже буду выделяться акцентом… Если вернусь.
– Месяц изощрённых пыток, прогулка к могиле в лесу – ваших рук дело?
– Не только. О миссии в России и невероятном бегстве я докладывал Канарису. Адмирал тоже был полон подозрений. Конечно, я мог поручиться за тебя. Но зачем? Заодно выяснил твою стойкость. Она не подвела, хорошо держишься и сейчас. От мужества или трусости – не суть важно. Значит, достоин самого главного задания.
Вообще-то я ожидал его от Серебрянского. В крайнем случае от МИ-6. Складывается уникальная ситуация, в той или иной степени в уничтожении Гитлера заинтересованы все они, плюс часть генералитета Оберкомандо дер вермахт. На это же прозрачно намекнул Шелленберг. Скоро выстроится очередь желающих шлёпнуть любимого фюрера больше, чем за выигрышными ставками на ипподроме. Особенно когда Красная армия сумеет прервать полосу поражений.
– Если вы о ликвидации, то сейчас я весьма далёк от объекта. Фактически продолжаю работать на Шелленберга. Он запросил у нас и в исследовательском институте в Ванзее сводный доклад о положении на Восточном фронте, потенциале русских. Если сказать проще, составить прогноз войны с Советами.
– Заканчивай, и я попробую переключить тебя на анализ вопросов внутренней безопасности. Будешь искать уязвимости в охране первых лиц, одной из них воспользуешься. Плотнее привлекай англичан.
– Можно перевести Элен в Берлин?
«Дядя» печально качает головой.
– Люди, к которым мы привязаны, делают нас уязвимыми. Англичанка должна была служить инструментом в наших руках, а вышло, что тебя можно шантажировать её безопасностью. Кстати, навещай её, но не чаще раза в квартал. И ещё о личных привязанностях. Таскаешь с собой этого полукровку Маера, выбил ему эсэсовский чин.
Тут он не прав.
– Граф, у нас боевые части ваффен-СС из славян, мой оруженосец – судетский фольксдойче, сравнительно чистокровный.
– Не путай войска и СД. Он в курсе дела Лемана. Понимает, что ты – Зулус?
– Догадывается.
– Тебе пора избавиться от него. Что, не хочешь? Личные привязанности? Я как раз говорил о них.
– Маер дважды спас мне жизнь. Дело не в привязанности, я уверен, что и в третий раз не подведёт.
– Найди другого.
Непреклонность «родственника» настораживает. Он что-то знает или подозревает, но не говорит.
– Слушаюсь. Кадры – в вашей компетенции. Переводите. Предлагаю в берлинскую школу СД. Пусть обучает снайперов.
– Нет! – в отношении Дюбеля он так же твёрд, как и с Элен. – Ликвидируй его сам. Я замну расследование.
Граф создаёт вокруг меня вакуум. Намеренно, последовательно.
Конечно, одному безопаснее. Каждый месяц гестапо арестовывает кого-то из музыкантов «Красной капеллы», подбирается к дирижёрам. Разведывательная сеть из обрывков коминтерновской агентуры поражает своим масштабом. Схваченные выдают других, но шпионские передатчики работают по всей Европе! Порой не знаю, что предпочёл бы – нынешнее ледяное одиночество или риск, но с сознанием, что рядом товарищ.
Фон Валленштайна никогда уже не смогу считать ни товарищем по борьбе против фюрера, ни тем более родственником. Он – кукловод. Я однажды сорвусь с ниток, но до поры вынужден исполнять его приказы.
Жизнь Маера с моим переводом из оперативной службы в бумажную обрела размеренность. Он предпочитает ночевать у женщин. Как пророчествовали в прошлом году, в Берлине стало много молодых вдов. У моего помощника их целый список. Раньше я думал, что он близок с противоположным полом только во время еврейских погромов.
Предупреждаю его, что вечером понадобится гражданская рабочая одежда. С поздними сентябрьскими сумерками выезжаем в сторону Потсдама.
– Весной я ликвидировал одного… объекта. Пришло время, чтобы его тело нашли.
Он кивает. Лицо освещено лампочками приборной панели.
– Помню. Как-то утром в начале апреля машина была сильно грязная.
Скорее всего, «Хорх» перепачкался, когда я гонял в Магдебург, потом подбирал чешского диверсанта. Маеру не нужно это знать.
– Здесь!
Он прихватывает из багажника лопату
