Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 13
— Despardieux, c'etoit un homme superbe! [85] Из головки чертополоха и нескольких листиков крапивы он мог сварить суп на двадцать человек. Из ляжки маленького щенка он готовиль roti des plus excellens; [86] но это быль настоящий coup de maitre, [87] когда произошла капитуляция, или, как вы говорите, сдача крепости, и, dieu me damne, [88] он приготовиль из задней части соленой лошадиной туши блюдо на сорок пять персон, так что английские и шотландские офицеры и знатные гости, имевшие честь быть приглашенными на обед к монсеньеру после капитуляции, не могли разобрать, что за чертовщину им подали.
Тем временем бокалы не раз наполнялись добрым вином, зажигавшим веселье в сердцах гостей, и посетители, сидевшие за нижним концом стола, которые до сих пор играли роль слушателей, начали, не к чести их самих и не к чести ресторации, вставлять свои реплики.
— Вы говорите об осаде Лейта, — сказал высокий костлявый человек с густыми, по-солдатски закрученными усами, с широким поясом из буйволовой кожи, с длинной шпагой и другими внешними атрибутами почтенной профессии, состоящей в убийстве людей, — вы говорите об осаде Лейта! Я был там — прелестная деревушка, окруженная отвесной стеной, или крепостным валом, с башнями в виде голубятен на каждом углу. Клянусь своим кинжалом, если бы в наши дни подобная осада продолжалась двадцать четыре часа, не говоря уже о таком же количестве месяцев, и крепость вместе со всеми ее голубятнями не была бы взята приступом, то осаждающие заслуживали бы не большей милости, чем та, которую оказывает палач, после того как он закрепит петлю на виселице.
— Прошу прощения, monsieur le capitaine, — сказал шевалье, — я не быль при осаде petit Leyth, и я ничего не знаю о голубятнях; но я должен сказать, что monseigneur Strozzi понималь толк в grande guerre [89] и быль grand capitaine, plus grand [90] — я xoтель сказать, быть может, более великий, чем некоторые полководцы в Angleterre, [91] у которых слишком громкий голос. Tenez, monsieur, car c'est a vous! [92]
— О мосье, — ответил лихой рубака, — мы знаем, что француз прекрасно умеет сражаться из-за каменной стены, заковав в броню спину, грудь и котелок.
— Котелок! — воскликнул шевалье. — Что это значит — котелок? Вы хотите оскорбить меня при моих благородных гостях? Прошу прощения, я исполняль свой долг как бедный дворянин под командой Grand Henri Quatre, [93] при Куртрэ и Иври, ventre saint gris! [94] У нас не было ни котелков, ни горшков, и мы всегда шли на приступ в одних рубашках.
— Что опровергает еще одну низкую клевету, — смеясь сказал лорд Дэлгарно, — согласно которой у благородных французских ратников не хватало белья.
— Вы хотите сказать, милорд, что эти воины шли на приступ с обнаженными мечами и продранными локтями, — сказал капитан, сидевший у дальнего конца стола. — Прошу прощения у вашей светлости, я знаю еще кое-что об этих дворянских ратниках.
— Пока мы как-нибудь обойдемся без ваших знаний, капитан, и избавим вашу скромность от необходимости рассказать нам, как вы приобрели эти сведения, — ответил лорд Дэлгарно презрительным тоном.
— Мне незачем говорить об этом, милорд, — сказал лихой вояка, — весь мир знает это — все, кроме жалких, трусливых горожан Лондона, которые могут спокойно смотреть, как доблестный воин грызет от голода рукоятку своей шпаги, но ни за что не вынут из своего толстого кошелька ни одного фартинга, чтобы помочь ему. Вот бы наши молодцы нагрянули в их кукушкино гнездо!
— Кукушкино гнездо! Сказать такое про наш город Лондон! — воскликнул один кавалер, сидевший на противоположном конце стола; видно было, что он еще не привык к своему роскошному, модному костюму. — Пусть только попробует повторить это еще раз!
— Что! — воскликнул воин, гневно сверкнув глазами из-под густых черных бровей, хватаясь одной рукой за рукоятку шпаги и крутя другой свои огромные усы. — Уж не хочешь ли ты драться из-за своего города?
— Да, черт возьми! — воскликнул кавалер. — Я горожанин, пусть все знают; и всякий, кто посмеет поносить наш город, — осел и безнадежный дурак, и я проломлю ему башку, чтобы научить его уму-разуму и хорошим манерам.
Гости, вероятно не без основания оценивавшие храбрость капитана не так высоко, как он сам, с любопытством наблюдали за принявшим вызов негодующим горожанином, и со всех сторон послышались возгласы:
— Вот так отзвонил, что колокол святой Марии!
— Ладно пропел петух святого Павла! Дай ему сигнал к атаке, чтобы этот вояка по ошибке не стал отступать, вместо того чтобы идти на приступ.
— Вы ошибаетесь, джентльмены, — сказал капитан, окинув присутствующих величественным взором. — Я должен выяснить, достаточно ли знатного рода этот кабальеро горожанин, чтобы скрестить шпаги с благородным воином — ибо, поймите меня, джентльмены, не со всяким могу я мериться силами без ущерба для своей репутации, — и тогда я дам знать о себе самым благородным образом посредством письменного вызова на дуэль.
— А я дам знать о себе самым неблагородным образом — посредством дубинки, — сказал горожанин, вскакивая и хватая свою шпагу, которую он, перед тем как сесть за стол, поставил в угол. — Следуйте за мной.
— По всем правилам дуэли я имею право выбрать место для поединка, — сказал капитан. — И я выбираю Мэйз в Тотхилл-Филдсе; в качестве свидетелей я приглашу двух человек, которые смогут быть беспристрастными судьями, а что касается времени — ну, скажем, через две недели на рассвете.
— А я, — сказал горожанин, — в качестве места поединка выбираю кегельбан за домом, в качестве свидетелей — всех присутствующих, а время — настоящий момент.
С этими словами он надел свою касторовую шляпу, ударил бравого вояку по плечу вложенной в ножны шпагой и сбежал вниз по лестнице. Капитан не торопился следовать за ним; но в конце концов, подстрекаемый насмешками гостей, он заверил их, что не раскаивается в своих словах и готов повторить их еще раз, и, надев шляпу с видом старого Пистоля, спустился по лестнице к месту поединка, где его более проворный противник уже поджидал его с обнаженной шпагой. Все гости с радостью предвкушали предстоящий поединок. Некоторые бросились к окнам, выходящим на кегельбан, а другие последовали за дуэлянтами вниз. Найджел не мог удержаться от того, чтобы не спросить лорда Дэлгарно, не собирается ли он вмешаться, чтобы предотвратить несчастье.
— Это было бы преступлением против интересов всех присутствующих, — ответил его друг. — Поединок между двумя такими чудаками может только принести пользу обществу, и в особенности заведению шевалье, как он его называет. За последний месяц мне страшно надоели кожаный пояс этого капитана и его красный камзол, и я надеюсь, что сей бравый торговец полотном выбьет ослиную дурь из этой мерзкой львиной шкуры. Смотрите, Найджел, смотрите, как этот храбрый горожанин занял позицию на расстоянии броска шара в середине дорожки — великолепный образец борова в доспехах. Полюбуйтесь, как он молодцевато выставил ногу, как он размахивает шпагой, словно собирается мерить ею батист. Смотрите, вот ведут упирающегося воина, вот он становится против своего пылкого противника на расстоянии двенадцати шагов. Вот капитан обнажает свое оружие, но, подобно хорошему полководцу, смотрит назад через плечо, чтобы обеспечить отступление на тот случай, если произойдет самое худшее. Посмотрите, как этот доблестный лавочник наклоняет голову, несомненно уверенный в крепости почетной эмблемы, которой супруга украсила его чело. Поистине это редкое зрелище. Клянусь всем святым, он проткнет его словно тараном!
