Владимир Малик - Шёлковый шнурок

— Я написал в Стамбул, что у меня нет для тебя войска, нет денег! Сейчас не то время, когда мы можем нарушать мирный договор с Москвой! Поражение под Веной окончательно подорвало наши силы, а ты хочешь втянуть империю в новую войну с московской царицей Софией! Ни одного воина я тебе не дам! Таков приказ дивана… Если султан — да будут благословенны его лета! — вытянул тебя из Еди Куле и послал сюда, то надеялся, что ты сам наберёшь войско из казаков и будешь защищать Правобережье и от Ляхистана, и от Москвы. А оказалось, что от тебя все бегут, как от прокажённого! Смешно сказать — только пьяница Многогрешный, которого я почему-то ещё не повесил, поддерживает тебя! — И паша с презрением посмотрел на согнутую спину Многогрешного, который боязливо выглядывал из-за Азем-аги. — Да ты сам не просыхаешь от горилки! Наливаешься, как бочка, и целыми днями валяешься в беспамятстве на тахте…

— Но… мой благодетель, высокочтимый эфенди…

— Молчи! Будь моя воля — давно бы повесил вас обоих, как вонючих псов!

— Чтобы набрать войско, нужны деньги, — не сдавался Юрась, — а проклятый изменник и ворюга Кара-Мустафа все украл у меня… Пустил по миру! Потому и прошу выдать мне на военные нужды из государственной казны пятьдесят тысяч курушей…

— Что?! — приземистый Галиль-паша так и подпрыгнул от возмущения. — Ты слышишь, Азем-ага? Пятьдесят тысяч! Не тысячу, не пять, а пятьдесят тысяч! Да он завтра же промотает их в кабаке!..

Паша долго испытующе смотрел на Хмельницкого. Немного успокоившись, сказал жёстко:

— Последний раз даю тебе две тысячи курушей, но с условием — набрать хотя бы двести казаков! Сделаешь это — получишь больше. Не сделаешь — я устрою и тебе, и твоему хитрецу Многогрешному такое табандрю[93], что — клянусь всевышним! — запомните меня до самой смерти! А теперь — убирайся с глаз долой!

— Благодарствую, эфенди, — поклонился Юрась, пряча досаду. — Сегодня же сотник Многогрешный поедет в Немиров на переговоры с тамошними казаками…

2

На майдане, посреди Выкотки, собралась вся немировская сотня. Казаки хотели узнать, зачем приехали из Львова пан Порадовский и пан Монтковский. О чем они там толкуют с полковниками Андреем Абазиным и Семёном Палием, прибывшим из Фастова.

— Может, привезли остальные деньги, которые не выплатили за венский поход? — рассуждали одни.

— Как же, держи карман шире! — отвечал им кто-то. — Что с возу упало, то пропало!

Казаки волновались.

— Нечего им сидеть за стенами! Нехай выходят сюда! На люди!

— Пусть комиссары гетмана Яблоновского всем скажут, почему не выплатили вознаграждение семьям тех, кто погиб в походе или умер от болезней!

Среди казаков шнырял Свирид Многогрешный. Он больше слушал, мотая на ус каждое слово, порой и сам подавал голос:

— Правду люди говорят! Нечего полковникам комиссаров прятать… За нашими спинами договариваются! Как погибать в походе — так нам, а как получать денежки — так они впереди.

Его сгрёб за шиворот Метелица, сопровождавший Палия в Немиров.

— Что-то я тебя, братец, в походе не видывал! Наших полковников хаять не смей! Бреши, да знай меру! А не то по сопатке получишь! — И старый казак поднёс к самому носу Многогрешного свой здоровенный кулачище.

Выкрики в толпе усилились. В дверях появился Абазин.

— Что за шум, братья?

В ответ загомонили громче:

— Выходите толковать на майдан!

— На люди! На люди!

Абазин улыбнулся. Был он высокий, горбоносый, с чёрными бровями. И горяч, и скор на руку. Все это знали. Но улыбка его всегда означала хорошее настроение. За ней никогда не таились коварство и злоба.

Поэтому зашумели дружнее.

— Давай, Андрей, комиссаров сюда! — закричали старшие.

— Выводи их, полковник, на свет божий! — поддержали младшие.

— Ладно, братья! Мы с батькой Семёном тоже так думаем, — ответил Абазин и скрылся в хате.

Через минуту на крыльцо вышли все четверо: впереди — комиссары, за ними — полковники.

Над толпой прокатился глухой гомон.

— С чем приехали, паны комиссары?

— Говорите, а мы послушаем?

Порадовский и Монтковский переглянулись. Видимо, их встревожило недовольство толпы.

Начал говорить Порадовский.

— Панове! Вы хотите знать, зачем мы приехали к вам и о чем говорили с вашими полковниками? Скажу… Коронный гетман Станислав Яблоновский по поручению короля прислал нас сюда, чтобы набрать охочих в поход на турок… Лазутчики доносят, что султан не смирился с поражением и готовится вновь выступить против союзников. Не исключено, что уже этим летом он нападёт на Речь Посполитую…

— Так и защищайтесь сами!

— Не пойдём! Не пойдём!

— Один раз обманули, больше не выйдет!

— Панове, панове… — пытался перекричать толпу Порадовский.

Его не желали слушать.

— Деньги отдайте вдовам и сиротам тех, кто погиб под Веной и под Парканом!

— Всем отдайте! Ведь мы поделились своей частью с семьями погибших! Стало быть, вы обманули и живых, и мёртвых!

Порадовский покраснел. Монтковский отступил в глубь крыльца, словно примерялся шмыгнуть при малейшей опасности в дом.

Вперёд шагнул Семён Палий. Встал рядом с Порадовским. Поднял руку. Гомон над майданом унялся.

— Братья! Я согласен с вами! — крикнул он. — Полковник Абазин тоже… Мы целый час доказывали панам комиссарам, что они должны сперва выполнить прежние обязательства и только потом звать нас в новый поход.

— Правильно! Правильно!

— Землю свою мы защищаем не за плату, а из любви к ней и хотим, чтобы она всегда была свободной и кормила нас и детей наших! Но когда воин идёт в наёмный поход, он должен иметь оружие и коня, должен быть уверен, что его жена и дети будут сыты в его отсутствие… Для этого казаку нужно заплатить! А как поступили вы, паны комиссары? Обещали одно, сделали другое… Прислали едва ли половину того, что сулили!

— Государственная казна опустела — неоткуда взять, — выдавил из себя Порадовский. — Все, что прислал папа римский, мы до шеляга отдали вам! Больше платить нам нечем…

— Дёшево же цените вы нашу кровь, панове! Обхитрили нас, как хотели, а теперь имеете нахальство опять обращаться за помощью! Не выйдет! — Палий разгневался, голос его дрожал.

Порадовский напыжился, надменно посмотрел на полковников.

— Не я обманывал вас, панове! Як бога кохам![94] Езжайте к тем, кто над нами… Просите их…

— Что-о? Просить?! — Палия передёрнуло. — Мы столько крови пролили, да ещё просить? Не поедем мы побираться! Тебе ж, пан Порадовский, поручаем передать вот эту нашу благодарность вельможному панству за лицемерие и обман! — С этими словами Палий неожиданно ударил комиссара ладонью по щеке. — Не тебя бью, а их! А у тебя за это прошу прощения…