Владимир Малик - Шёлковый шнурок

— Сумасшедший старик! — буркнул старший. — Свернет себе шею! Или кому-нибудь…

Младший добавил:

— Попадись он мне в руки — отходил бы его копьём по спине!..

Тем временем Арсен внутри будки скинул женское платье, остался в обычной своей одежде янычарского чорбаджия. Потом он сменил на передке Ненко — и тот вскоре тоже красовался в пышном наряде чауш-аги. Переоделась и Златка, преобразившись в юного стройного чорбаджия.

Проехав через весь Стамбул, беглецы миновали ворота Айвасары-капу и быстро домчались до леса, что неподалёку от Эйюба.

Здесь их ждала другая повозка.

Ненко обнял Арсена.

— Прощай, друг мой и брат! Бумаги и деньги на дорогу у тебя есть, а куда путь держать — сам знаешь. Увидишь воеводу Младена, отца нашего, скажи, что скоро прибуду к нему. Вот выполню приятное для меня поручение султана — и приеду…

— Смотри — не выпусти его из рук! — сказал Арсен, памятуя об изворотливости Кара-Мустафы.

— Будь спокоен! Не забывай, что я не только Ненко, но и Сафар-бей! Хватка у меня — янычарская! — И он сжал, усмехаясь, свой крепкий кулак. Потом обнял Златку. — Ну, дорогая моя сестрёнка, прощай! Нашёл я тебя, но, возможно, никогда больше не встречу. Я знаю, что с Арсеном ты будешь счастлива, и рад вашему счастью…

— Ты приедешь к нам, Ненко?.. — прошептала сквозь слезы Златка.

— Все может быть… Поезжайте! Счастливого вам пути!

Он ещё раз крепко обнял их и долго стоял у дороги, пока богатая повозка не скрылась за поворотом, в лесной чаще.

7

С нараставшей тревогой ждал Кара-Мустафа вестей из Стамбула. Измучился вконец. По ночам вскакивал в холодном поту при любом шуме.

Днём, когда отдавал разные распоряжения, когда устраивал смотры ортам, которые постепенно вновь становились подобными прежнему боеспособному войску, было легче, и казалось, что все обойдётся, все будет по-старому.

А ночи были ужасными. Долгие, осенние, с северными холодными ветрами, завывающими за окнами его тёплого дворца, от чего ледяным страхом сжимало сердце, с кошмарными снами и бесконечными тяжкими мыслями.

Надежда боролась в нем с безысходностью.

Великий визирь надеялся на легковерие и привязанность к нему султана, надеялся, что подарки смягчат гнев, а основательное, подробное письмо объяснит истинные причины поражения и укажет на настоящих виновников.

Потом он припомнил, сколько у него в Стамбуле врагов, которые, безусловно, науськивают султана на него, и ему стало страшно. Неужели нет никакой надежды?

На всякий случай Кара-Мустафа держал при себе драгоценности, поскольку решил бежать при малейшей опасности. Вокруг дворца поставил часовых и приказал никого не впускать, не предупредив его. За высокой каменной стеной, в соседней усадьбе, куда был прокопан подземный ход, под присмотром надёжных слуг стояли наготове быстроногие кони…

Кончался несчастливый для него 1683 год.

День 25 декабря ничем не отличался от предыдущих. Разве что изменилась к лучшему погода — яркие живительные лучи солнца залили Белград, повеселевший широкий Дунай, который во время непогоды выглядел мрачным, даже грозным, и его меньшую сестрицу Саву, а также все окрестности города.

Потеплело на сердце и у великого визиря, он впервые за долгие месяцы после обеденного намаза пошёл в библиотеку, достал из богато инкрустированной серебром с перламутром шкатулки коран в дорогом переплёте и углубился в чтение.

Спустя полчаса его стал одолевать сон. Он лёг на мягкую широкую оттоманку, но его покой был тут же нарушен появлением секретаря.

— Прости меня, эфенди, за беспокойство. Из Стамбула прибыл чауш…

— Что?! — подскочил Кара-Мустафа. — Его впустили?

— Пока что нет. Мой повелитель сам изволил так приказать.

— Он один?

— Чауши султана, да и визиря, не ездят в одиночку… Всегда с охраной, — спокойно ответил секретарь.

— Ладно. Пойди к воротам и посмотри, кто там, спроси имя чауша, с чем прибыл, а потом, не впуская никого, вернешься немедленно сюда!

Секретарь молча поклонился и вышел.

Кара-Мустафа торопливо зашагал по просторному помещению библиотеки, залитому солнечными лучами. Лихорадочно думал: что привёз чауш? Жизнь или смерть?

Никто не мог дать ответа на этот вопрос.

Остаться и выяснить, кто этот чауш, с чем приехал, или бежать сразу, пока не поздно?

Он колебался. И на эти вопросы ответить мог, пожалуй, только один аллах.

Страх сжимал его сердце. Но все же в самой глубине сознания теплилась мизерная надежда. Может, не все утрачено? Может, привезён приказ о новом походе? Или — отставка?..

Возвратился секретарь.

— Ну что? — подался к нему всем телом великий визирь.

— Прибыл чауш-ага Сафар-бей, эфенди.

— Сафар-бей! — обрадовался Кара-Мустафа, чувствуя, как огромная тяжесть постепенно оставляет его. Забыв даже спросить, с чем тот прибыл, сразу же приказал: — Сафар-бея ко мне! Быстро!

Секретарь удалился.

Кара-Мустафа облегчённо вздохнул. Ну, кажется, аллах смилостивился. От своего-то чауш-аги, безусловно, нечего ждать плохих вестей… Значит, либо вести хорошие, либо, выполнив приказ, Сафар-бей просто возвратился… От него многое можно узнать… Он видел султана!

Дверь распахнулась внезапно. В библиотеку торжественно, как на параде, вошёл чауш-ага Сафар-бей. Но что это на его вытянутых руках? «О аллах-экбер!» Кара-Мустафа вздрогнул. Ему несли на серебряном блюде шелковый шнурок!

В библиотеку входили и входили янычары. В дверях стоял бледный, перепуганный секретарь. За ним толпились слуги, тоже бледные и испуганные.

Великий визирь все ещё не верил собственным глазам.

— Ты… Сафар-бей?.. — глухо проговорил он, поражённый происходящим. Смертный приговор прислан с его собственным чаушем!

— Это воля падишаха! — громко объявил Сафар-бей.

У Кара-Мустафы зашлось сердце, онемели ноги.

— Есть у меня право выбора — выпить яд или застрелиться? — спросил великий визирь, в надежде выговорить хотя бы малейшую оттяжку, которая дала бы ему возможность кинуться к противоположной двери — за ней винтовая лестница в подземелье, откуда начинался тайный ход. Шанс ничтожный, но все же…

— Такого выбора у тебя нет, Асан Мустафа! — жёстко ответил Сафар-бей и приказал янычарам: — Взять его!

Янычары быстро окружили великого визиря, схватили за руки.

Тонкий и скользкий шёлковый шнур змеёй обвился вокруг его шеи…

ДОРОГА БЕЗ КОНЦА

1

Побагровевший от гнева паша Галиль топнул ногой на Юрия Хмельницкого, закричал, как на мальчишку:

— Я написал в Стамбул, что у меня нет для тебя войска, нет денег! Сейчас не то время, когда мы можем нарушать мирный договор с Москвой! Поражение под Веной окончательно подорвало наши силы, а ты хочешь втянуть империю в новую войну с московской царицей Софией! Ни одного воина я тебе не дам! Таков приказ дивана… Если султан — да будут благословенны его лета! — вытянул тебя из Еди Куле и послал сюда, то надеялся, что ты сам наберёшь войско из казаков и будешь защищать Правобережье и от Ляхистана, и от Москвы. А оказалось, что от тебя все бегут, как от прокажённого! Смешно сказать — только пьяница Многогрешный, которого я почему-то ещё не повесил, поддерживает тебя! — И паша с презрением посмотрел на согнутую спину Многогрешного, который боязливо выглядывал из-за Азем-аги. — Да ты сам не просыхаешь от горилки! Наливаешься, как бочка, и целыми днями валяешься в беспамятстве на тахте…