Дмитрий Агалаков - Солдаты эры Водолея
Вадим поймал мотор, но по дороге то и дело мысленно возвращался к только что пережитому. Он оказался в гуще великих и страшных событий. Да, он-то знал, что последует дальше! Отца и сына Ангелов посадят в темницу и скоро там удавят, в столице учредится двоевластие — Константинополем станут управлять два новых императора: от знати — Алексей Дука, от толпы — Никола Канава. Первый одолеет второго, и Канаву тоже задушат. Крестоносцы начнут штурм города. Дука сбежит с последним добром. Когда крестоносцы перемахнут через стену, то будут всю ночь жечь костры и готовиться к решающей схватке. Но утром поймут — боя не будет. Потеряв волю к победе, греки сдадут свой город. Никто не выйдет на улицу! Константинополь предоставит франкам Бонифация Монферратского и венецианцам Энрико Дандоло начать самый великий и кровавый грабеж за всю историю Европы. А вскоре и сама Византия прекратит свое существование и станет Латинской империей…
Об этом и размышлял Вадим, входя в больницу. Ему выдали белый халат, заставили переобуться. У палаты по требованию медсестры он отключил сотовый.
Дронов лежал под капельницей — такой огромный и такой беспомощный.
— Аристарх Иванович…
Силач тяжело открыл глаза, присмотрелся, узнав Вадима, улыбнулся:
— Здравствуйте, доктор.
Арсеньев и впрямь походил в этом халате на врача. Улыбнулся и Вадим:
— Добрый день, пациент. Как себя чувствуете?
Одна могучая рука была у Дронова на перевязи, пальцами другой он сжал кулак, выставил вверх большой палец.
— Ну и слава богу, — облегченно вздохнул Вадим.
— Подставь стул и сядь, — тихо сказал Дронов.
Вадим выполнял его указание.
— Кто она? — едва он сел, спросил старый атлет.
Вадим покачал головой:
— Долгий разговор…
— А у меня времени, как ты успел заметить, вагон и маленькая тележка.
Вадим утвердительно кивал.
— А силы слушать у вас есть? — спросил он.
— Ты же мне не гири предлагаешь таскать, верно?
— Верно, — согласился Вадим.
— Тогда говори.
И Вадим, немного сбивчиво, но стал говорить. Вкратце он рассказал обо всем — и о путешествиях в другую жизнь, и о мальчике Иване из далекого Ермаковска, и о замке Волчье логово в северном краю, и о врагах, что идут по следу, в том числе о ведьме Матильде…
Дронов слушал его с мрачным выражением лица. А когда Вадим договорил, поднял на него глаза:
— А еще меня с рассказами о другом мире чудаком считают! Мой Хазарский полуостров твоим путешествиям и в подметки не годится!
Вадим усмехнулся:
— Странная история, верно. — Он посмотрел в глаза силача. — Только пусть та ее часть, ну, постельная, с Долли, останется между нами, хорошо? Не хочу, чтобы Остберг и остальные узнали об этом…
— Ладно, развратник, — нашел в себе силы усмехнуться Дронов. — Идет. Ты мне лучше скажи другое…
— Да?
— Они не остановятся?
Вадим отрицательно покачал головой:
— Уверен в этом.
— Дай мне руку, — сказал Дронов.
Арсеньев взял его правую лапищу. Дронов сжал его руку, и Вадим поморщился.
— Я постараюсь выздоравливать скорее.
Вадим возвращался в гостиницу. Он не жалел, что рассказал Дронову обо всем. У него было предчувствие, что Аристарх Иванович все понял правильно и поверил ему.
В гостинице Вадим обнаружил только Пашу. Она была бледна, растеряна, напугана.
— А где Остберг, Катарина? — спросил Вадим.
— Случилось что-то очень плохое, — сказала Паша. — Это как-то связано с двумя женщинами, которых я видела на экране компьютера Константина Остберга.
— Что за женщины? — нахмурился Вадим.
— Я запомнила их лица. Первая — широкоскулая, волевая, с короткой стрижкой белых волос. Вторая — худенькая, точно больная. Кажется, они какие-то преступницы. — Паша кивнула. — Эту, светловолосую, я уже видела раньше. Очень давно! Видела мельком, неясно, как мираж… Так вот, вначале уехал князь с Владовичем, а за ним и наша смелая девочка с Андрэосом. — Паша покачала головой. — Я бы не смогла остановить Катю. — Она указала ему на стол. — Вот письмо — оно для вас.
Вадим развернул сложенный вдвое листок писчей бумаги.
«Милый Вадим! — так начиналось оно. — Только ты уехал, нам позвонили из Драгова, из нашего замка. Один из охранников, может быть, ты его помнишь, Никас, еще тот повеса, привез в наш дом любовницу. Камеры засняли ее лицо. Портрет переправили нам. Отец узнал ее — это та самая террористка, Анна Ортман. Кошмар Интерпола. И это ее копия на стене в замке Волчье логово. Отец позвонил Горовецу — тот пообещал что-то предпринять. Папа только что уехал в аэропорт. Мы звонили тебе, но ты не взял трубку…»
— Я отключал телефон, когда был в палате у Дронова, — бросил Вадим. — А включить забыл…
«У меня плохое предчувствие, — продолжалось письмо Катарины. — Теперь они знают, кто мы, и затеяли что-то ужасное. Я последовала за отцом, хотя он не знает об этом. Не стала предупреждать его. Но сейчас я должна быть рядом с ним!
Любящая тебя Катарина».
Вадим посмотрел на Пашу. Та была бледна и не произносила ни слова.
— Паша, что все это значит? — с надеждой окликнул ее Вадим. — Может быть, вы знаете?..
Она подняла на него глаза, но только пугающая тревога была в них.
— Не знаю, — тихо проговорила девушка. — Ничего не знаю.
Вадим вышел на балкон. И вновь картина пылающего Константинополя встала у него перед глазами. Испокон веку одни люди убивают других из-за золота. Но куда более страшен убийца, которому нет дела до богатства!
Такого остановит только смерть.
В том константинопольском аду был лишь один рыцарь среди всего европейского воинства, которому не было дела ни до золота и алмазов, ни до земель, за которые, уже очень скоро, создав свою империю, латиняне и венецианцы начнут резню между собой. Этим чудовищем и был слуга врага рода человеческого — герцог Вествольф.
Но что он задумал на этот раз — сегодня, сейчас? В эти дни и часы? Он и его ведьма?
Что?
3
…Дерик очнулся. Сердце бешено колотилось. Ему в грудь все еще упирались копья греков. Он отступал через трупы, а остатки крестоносцев прикрывали его. Лицо молодого воина, с которым они только что бились насмерть, не отпускало. «Я все равно отыщу его! — выкрикнул он, герцог Вествольф. — Возьму! А еще — я убью тебя!» — «Буду ждать!» — ответил ему воин.
— Каролайн, мы еще увидимся с ним? — спросил Дерик. — Каролайн!
— С кем, милый?
Она все еще держала горячие ладони на его висках.