Фредерик Марриет - Королевская собственность
Несчастная мать моего ребенка сидит теперь у моих ног, и я готов умолять тебя не оставить ее, поддержать и утешить, хоть знаю, что бедняжка недолго будет нуждаться в чьей-либо помощи или утешении. Однако все-таки облегчи ей последние дни ее земной жизни и не оставь сироту.
Да благословит тебя Бог, отец! Пусть Он воздаст тебе за то, что ты сделаешь для моего ребенка.
Твой несчастный Эдуард»
Едва только Питерс дописал это письмо, как в его камеру вошел Адамс с маленьким Вилли.
— Я пришел за последними распоряжениями, — сказал старик, — и затем, чтобы сказать вам, Питерс, что я сделал вчера с этим мальчиком. Вы посвятили его королю и родной стране. Смотрите, я навсегда закрепил это ваше желание: никто не может ошибиться в этом знаке! — И старик обнажил до плеча руку мальчика, на которой ясно выделялась стрела, немного воспаленная и припухшая, как всегда в первые дни после наколов. — Я не сказал вам об этом раньше, так как боялся, что Елена воспротивится этому, боясь причинить боль мальчугану, но он даже не пикнул. Я полагал, что это вам будет приятно, Питерс !
— Да, да! Большое вам спасибо, Адамс, — проговорил приговоренный, — вы не могли мне сделать большей радости! А теперь обещайте мне еще, что вы будете заботиться о моей бедной Елене!
— Я вас понимаю, Питерс, будьте спокойны, я за ней присмотрю. Капеллан тоже тут, и если вы желаете его видеть, то я его сейчас пошлю сюда!
— Да, Адамс, попросите его сюда: я буду рад побеседовать с ним!
Вошел священник. Питерс сказал ему, что примирился со своею совестью, с Богом и с людьми, но просил его благословения и утешения для жены. Но та не принимала никаких утешений: она упорно молчала в немом оцепенении. Заметив это, капеллан сказал: «помолимся!» и опустился на колени. Все присутствующие последовали его примеру, и полилась горячая молитва за приговоренного. После горячей молитвы священник снова принялся утешать Елену, а Питерс тем временем выбрился и переоделся в чистое праздничное платье в ожидании, когда его потребуют наверх.
Не успел он докончить, как явился главный заведующий арестантами и стал сбивать кандалы с ног приговоренного, чтобы вести его на казнь.
Теперь все было готово, и Питерс, прижав ребенка к своей груди, молча простился с ним. Сердце его сжималось от боли при виде жены, которая все еще находилась в каком-то отупении, близком к бессознательному состоянию. Собрав свои последние силы, Питерс отказал себе в последней горькой радости — проститься с ней и пошел наверх в сопровождении духовника, который осторожно передал бесчувственную женщину на руки Адамсу, чтобы идти за осужденным.
Капитан А. прочел Питерсу его смертный приговор. Питерс выслушал его с полным спокойствием и затем просил разрешения сказать несколько слов экипажу. Капитан поспешил отказать, но по просьбе офицеров и капеллана разрешение было дано. Поклонившись капитану, а затем офицерам, приговоренный обратился к своим сотоварищам:
— Товарищи, у многих из вас есть семья и дети: у тех же, у кого нет, вероятно, будут! Если вы, окончив службу или будучи в отпуску, станете рассказывать об этом печальном бунте, то не забудьте добавить, что окончился он позорной казнью главарей и зачинщиков, и что один из них в присутствии всех вас признал приговор справедливым и казнь свою вполне заслуженной и приносил самую искреннюю благодарность Его Величеству за милостивое помилование остальных, вовлеченных в это печальное возмущение. Научите своих детей оставаться всегда верными своему долгу и укажите им на мой печальный пример!
В этот момент маленький Вилли выбежал на палубу и, проложив себе путь между ног стоявших в строю солдат, кинулся к отцу, ухватился за него и молча вопросительно глядел ему в глаза. Питерс пытался было продолжать свою речь, но голос его порвался, и слезы душили его. С минуту он боролся против охватившего его волнения, затем, будучи не в силах совладать со своим чувством, только махнул рукой и, склонившись к ребенку, залился слезами.
Вся эта сцена производила потрясающее впечатление: все до одного плакали, матросы и солдаты, офицеры, и даже капитан А. был растроган. Первым прервал молчание маленький Вилли.
— Папа, куда ты собрался? Куда ты идешь? Зачем на тебе этот колпак?
— Я отхожу ко сну, дитя! Господь да сохранит тебя, и пусть благословение Его будет над тобой! — проговорил Питерс, совершенно овладев собой и, подняв ребенка, крепко поцеловал его долгим прощальным поцелуем и затем снова поставил его на землю. — Я готов, сэр! — продолжал он. — Капитан А., я вас прощаю, так как надеюсь, что Бог простит меня! Г. лейтенант, — обратился он к старшему офицеру, — возьмите этого ребенка и не пускайте его на бак: не забывайте, что он — «королевская собственность»!
С этими словами Питерс твердыми шагами направился к виселице, приготовленной на носовой части судна. Капеллан последовал за ним машинально, едва сознавая, что происходит вокруг него. Накинули петлю, раздался оглушительный выстрел орудия, — и в одну минуту все было кончено.
Но как ни был оглушителен раскат выстрела, душу раздирающий женский крик покрыл его на одно мгновение, и сердце каждого невольно содрогнулось при этом звуке. То был почти нечеловеческий крик, и вместе с ним отлетела в вечность душа бедной, исстрадавшейся женщины. Елена не пережила мужа: в тот же вечер тела обоих были зарыты в одну общую могилу.
ГЛАВА V
Адмирал де Курси, к которому было адресовано предсмертное письмо Эдуарда Питерса, был прямым потомком древнего аристократического рода и владельцем богатых поместий, благодаря чему имел большие связи в высших слоях общества и государственной иерархии. Отца своего он лишился в раннем детстве, оставшись на попечении слабой, безумно любящей его матери, никогда ни в чем не перечившей его капризам и желаниям, единственным наследником очень крупного состояния. При таких условиях даже и хорошие дети часто становятся дурными, себялюбивыми эгоистами, но молодой де Курси не был хорошим ребенком даже и в самом раннем детстве, а потому все его дурные задатки только получили более полное развитие с годами. В ту пору, когда на должности командиров судов часто назначались юные мальчики, вовсе не знакомые с морским делом, которое всецело лежало в таких случаях на старшем офицере, командир являлся только показной фигурой, к сожалению, наделенной почти безграничною властью, дававшей полный простор иногда совершенно дикому произволу. Получив, благодаря протекции влиятельной родни, командование одним из лучших фрегатов, молодой де Курси стал таким же жестоким тираном на своем судне, как и у себя в доме, где он вогнал в гроб свою нежно любящую мать. Его капризный необузданный и жестокий нрав сделали его ненавистным для всех окружающих, его судно было прозвано «Плавучим Адом» среди моряков.
