Дарья Плещеева - Слепой секундант
— Вы бы прочитали эти письма? — продолжал Андрей.
— Господи, да я бы прочитал любую мерзость сейчас, лишь бы понять, куда она пошла! Отец выгнал Машу из дому! Он и вещей взять не позволил! Я помчался к ней, едва отвязался от моей безумной матушки… А ее-то и нет… Девка ее, Дуняшка, еле ко мне выскочить исхитрилась… Она — здесь, у Беклешова? Да что ж вы молчите, сударь?
— Здесь ее нет. А кабы пришла?
— Я спрятал бы ее в безопасном месте. Я побегу дальше искать ее…
— Подлец! — Гриша резко отворил двери угловой комнаты и стоял на пороге, едва не скрипя зубами от злости.
— Ты неправ! Потому я тебя прощаю! — крикнул ему Венецкий.
— В прощении твоем не нуждаюсь! Ты — тряпка! Дитятко, матушка розгой пригрозила?! Мы будем драться, слышишь?
— Изволь! Присылай секундантов!
— Соломин, секундантом будешь ты!
Этот обмен выкриками случился так быстро, что Андрей и слова сказать не успел. Лишь после того, как Гриша назвал его секундантом, дуэлянты перевели дух — и дали ему несколько мгновений.
— Беклешов, это невозможно. Ищи зрячего. От меня проку мало…
— Никого искать не стану. Ты знаешь, в чем дело, а другому объяснять — нет! Не желаю!
— Но я услышу разве что звон шпаг.
— Этого довольно, У вас найдутся две шпаги одинаковой длины, сударь? — спросил Гришу Венецкий с ледяной вежливостью.
— Непременно, сударь. Стойте тут, я принесу. — Гриша побежал к себе в спальню, где, надо полагать, хранил весь свой арсенал.
— Это нелепица, граф, — сказал Андрей. — Уходите, ради бога…
— Он оскорбил меня! — Венецкий сбросил шубу и стал выпрастывать руки из кафтана. — Ах, черт, как давно я не был в зале… А он, поди, каждый день фехтовал…
— Позвольте мне примирить вас. Хотя бы…
— Нет. Справлюсь.
— Вот они, — Гриша, войдя, протянул Соломину две офицерские шпаги, эфесами вперед, и помог их взять. — Сравни длину. Ведь одинаковы клинки? Это — все, что от тебя нужно.
— Сдается, да, — проведя по ним ладонью, ответил Андрей. — Но тут не место для шпажного боя. Вам и в меру встать невозможно. А если придется отступать? Я знаю твои комнаты — они и двух саженей в длину не будут.
— Значит, деремся на заднем дворе. Не то понабегут доброхоты. И будет нам вместо дуэли полковая гауптвахта, — Гриша рассмеялся. — Дядя Еремей, ты куда спрятался? Веди барина с нами на двор!
Венецкий и Гриша выбежали во двор, сильно озадаченный Еремей вывел следом своего барина. Вечер был морозный, медленно падал легкий снежок, словно снеговая туча в небесах еще не решила, просыпаться ей сейчас или погодить до ночи.
— Это что? — спросил Венецкий, увидев большой темный круг на снегу от недавно вычищенного ковра. — Это нам, пожалуй, подойдет. Становитесь в позитуру, сударь. Господин Соломин, дайте знак хлопком в ладоши.
— Вы оба взбесились, — ответил Соломин. — Может, хоть на морозе остынете.
— Соломин, я Христом Богом заклинаю тебя, — взмолился Гриша. — Если я не буду биться за свою сестру, то кто же? Другого защитника у нее нет! Да решайся ты, наконец, не то мы оба замерзнем! Мы же в одних камзолах!
— Вы — два дурака. Вас столкнули лбами…
Андрей собирался что-то умное сказать о подлинном виновнике беды, о тайном виновнике, но Гриша был уже невменяем.
— Тебе-то чего бояться? — крикнул он. — Ты трус, да? Соломин, ты трус?
Этот нелепый упрек Андрея разозлил, и он хлопнул в ладоши. Тут же звякнули клинки.
Дуэль под снегопадом была красива — до той поры, когда Гриша сделал выпад, а Венецкий как раз оступился на снегу. Обороняясь, граф неловко взмахнул шпагой, и острие чиркнуло по Гришиной шее. Из раны вылетела пульсирующим фонтанчиком алая кровь.
— Батюшки мои! — закричал Еремей и кинулся зажимать рану, призывая во весь голос Ивашку, чтобы нес бинты, платки, все, что подвернется под руку.
— Это пустяки, — сказал, отталкивая его, Гриша. — Я готов биться дальше!
— Нет, нет! — перебил его Венецкий. — Тебе нужна помощь, не кобенься…
— Я убью тебя!
— Да хоть ты ему скажи, Андрей Ильич! — закричал Еремей. — Это ж — так же, как у поручика Гольтяева было! В минуту вся кровь выхлестала!
— Нет, я буду биться! Еще чего, царапина!.. — тут Гриша опустил шпагу, левой рукой ощупал горло и увидел, что вся рука — в крови. — Господи… — прошептал он, наконец-то испугавшись. — Да что ж это?.. Ведь царапина… Что со мной? Еремей, держи меня…
— Надо жилу пережать! — вспомнил Андрей.
Гриша покачнулся, отбросил шпагу:
— Царапина… а голова кружится…
— Еремей, Венецкий, несите его в дом! — закричал Андрей. — Уложите!.. Жилу пережмите!.. — и сам устремился на помощь другу, совершенно забыв, что стоит на крыльце.
Слетев со ступенек и оказавшись на коленях, Андрей пополз на Еремеев голос. Ему казалось, будто он знает, как пережимают кровяную жилу; казалось, будто руки сами по милости Божьей совершат все нужное. А Гриша повис на Еремее, и тот от растерянности позволил раненому опуститься на снег. Венецкий от потрясения онемел и окаменел. Андрей полз на коленях и вдруг наткнулся на Гришины ноги.
— Соломин, я умираю… — отчетливо выговорил Гриша. — Пить… Пить дай…
Андрей сгреб ком снега, наугад поднес к его губам. Это оказалось уже бесполезно.
— Соломин… — прошептал Гриша. — За Машу… ты… бейся…
— Я не желал, я не желал! — вдруг закричал Венецкий. — Господи, Гришенька… как это?.. Не желал, вот как Бог свят!..
— За меня… — еле слышно сказал Гриша. Это были его последние слова.
Потом началось столпотворение. Венецкий рыдал. Наконец-то прибежавший Ивашка поднял крик. Еремей, убедившись, что Грише уже не помочь, стал поднимать своего питомца.
— Венецкий, где вы? — спросил Андрей. — Уходите… Уходите, черт бы вас побрал!
Потом был неприятнейший разговор с появившимися офицерами — измайловцами.
— Соломин, кто был этот негодяй? — спрашивали они.
— Почем мне знать. Я не видел его. И по голосу не опознал, — отвечал Андрей. — Одно знаю точно — этого голоса я до поединка не слышал.
— Но повод, повод?..
— Честь. По крайней мере, так я понял. Я лишь вчера приехал, господа. И не имел случая как следует поговорить с Беклешовым. Одно знаю — именно он вынудил противника к бою.
Еремей, видя странное поведение барина, держался той же линии: противник ему незнаком, куда подевался — неведомо.
Наконец полковой врач освидетельствовал тело и велел везти его на съезжую — дуэль с точки зрения полиции была убийством, и жертва с убийцей отныне числились по ведомству управы благочиния. Андрей и его дядька остались одни.
